Совсем чуть-чуть счастливой жизни

– И что нам теперь делать? – спросила мама, взглянув на Эльзу. – Мишка и так болеет постоянно, а тут такое…

– Да хер его знает! – выругался отец, резко встал и вытер руки о брюки. – Водка есть?

– Есть, конечно.

– Наливай. И пожрать чего-нибудь дай.

Уже больше двух часов он ехал по каким-то пыльным просёлочным дорогам, всё дальше и дальше от города. На заднем сиденье, на старом одеяле лежала Эльза и грустными глазами следила за рукой своего хозяина, которая то и дело дёргала рычаг, торчащий из пола. Наконец, машина остановилась, облако пыли, клубившееся сзади, вползло в открытые окна и моментально заполнило салон.

– Пойдём, моя хорошая, – ласково произнёс Василич, открыв дверцу. – Ты только прости меня, дурака старого…

Он вместе с одеялом вытащил её из салона и понёс в сторону посадки, которая зеленела у самого края села. Выбрал дерево, где было много тени и обмотал вокруг него длинную верёвку, конец которой привязал к ошейнику. Рядом с одеялом поставил глубокую миску, налил в неё воды из бутыля, во вторую миску покрошил несколько котлет и чуть в стороне положил надорванный пакет с косточками. Эльза следила за каждым его движением и пока ничего не понимала, но, когда Василич развернулся, даже не глянув на неё, быстрым шагом пошёл к машине, и усевшись за руль, захлопнул дверцу, ей стало не по себе. Эльза рванулась следом… Верёвка натянулась, ошейник больно сдавил шею и маленькое собачье тельце грохнулось на землю. Когда она открыла глаза, то впереди была лишь пыльная пустота…

– Мишке ничего не говори, – опустив голову буркнул он, войдя в дом. – Меня до субботы на трогай.

– Может покушаешь? – едва сдерживая слёзы спросила жена.

– Нет.

– Может выпьешь?

– Нет.

Она засеменила следом:

– А где ты оставил её?

– Я же тебе сказал – не трогай меня! – не оглядываясь гаркнул Василич, и захлопнул перед носом жены дверь спальни.

Он вышел оттуда только в субботу утром. Умылся, побрился, и надев новый костюм, сел за руль своих "Жигулей":

– Накрывай на стол, мать, я скоро.

Так было почти каждую субботу в течение нескольких лет – он куда-то уезжал, а возвратившись вечером, молча ковырялся в тарелке, передвигая куски из стороны в сторону, а другой рукой крепко сжимал стакан с водкой. Так было и в этот вечер.

– Ты Мишку уже уложила?

– Да, – ответила мама.

– Тогда я тоже спать, – буркнул он, – покурю только.

Он подошёл к двери, открыл её и посмотрел вниз, выискивая взглядом галоши, которые должны были стоять у входа. И тут его ноги вдруг стали ватными, в голове зазвенело, он медленно опустился на колени и из горла вырвался хриплый стон. Мама испугано вскочила, чтобы помочь отцу, но тут же опустилась обратно на стул, увидев то, что увидеть никак не ожидала. На пороге сидела Эльза, она радостно виляла своим тоненьким хвостиком, словно говоря: "А вот и я! Не ждали?"

Они, не отводя взгляды смотрели друг другу в глаза. Наконец, когда силы вернулись, Василич схватил собачонку и долго целовал её грязную мордочку, а та слизывала солёные слёзы, которые без остановки текли по его небритым щекам и восторженно дрожала.

– Прости… Прости меня… Прости.., – это всё, что смог тогда произнести он.

Они заснули, как и раньше в одной кровати. Эльза благоухала после купания. На этот раз отец не доверил эту процедуру маме и сам отмывал грязь с собаки, смазывал йодом раны, а потом кормил.

– Мать, колбаса у нас есть? Докторская, – спросил он, выйдя из ванной с закутанной в полотенце Эльзой.

– Есть, – ответила та, тайком утерев слёзы. – Сколько нарезать?

– Дай два кусочка… Как тогда.

Эльза жадно вгрызалась к колбасу, словно вернувшись в прошлое, когда её подобрал у "Стекляшки" этот человек и точно так же накормил, только теперь не было того страха, она не опасалась, что её отшвырнут после этого ногой, а просто наслаждалась счастьем, которое снова вернулось. Если бы она могла, то, наверное, спросила, зачем он её бросил тогда, почему уехал, оставив умирать. Но Эльза не могла ничего спросить, да ей и не хотелось уже ничего знать, ведь она дома, она смогла найти своего человека, и никто и никогда не узнает, чего ей это стоило.

Просыпаться совсем не хотелось, но с улицы доносились какие-то крики, да и Эльза тыкалась своим холодным носом в щёку Василича. Ей невозможно было отказать.

– Гуляй, моя девочка, – сказал он, распахнув входную дверь, – я сейчас сигареты возьму и посижу с тобой.

Эльза выскочила во двор. Он взял лежащую на тумбочке пачку сигарет, не торопясь достал одну, привычно размял, сжал фильтр пересохшими губами и чиркнул спичкой. В это мгновение прогремел выстрел… А дальше тишина…

Так и не прикурив, он выбежал во двор и огляделся по сторонам. Эльзы нигде не было. Подошёл к воротам, и только тогда заметил небольшую дыру под оградой, которой ещё вчера днём не было. Так вот как ты оказалась во дворе, подумал он, и открыв калитку крикнул:

– Эльза! Домой!

– Чего орёшь, мужик! – услышал он чей-то голос за спиной.

– Ты Эльзу не видел? – озабоченно спросил тот продолжая вертеть головой.

– Какую Эльзу?

– Маленькая такая собачка.

– Я думал это шавка уличная…, – виновато произнёс мужчина, вешая ружьё на плечо.

И только сейчас отец заметил в нескольких шагах от ворот разорванное на куски тельце Эльзы. Её остекленевшие глаза смотрели куда-то вдаль.

Всю силу, которая только осталось в нём, Василич вложил удар, сваливший человека с ног.

– За что? – заныл тот, корчась в пыли.

Мужики в униформе, галдящие у грузовика с надписью на металлической будке "Отстрел бродячих животных", клацнув затворами, кинулась к нему.

– Стоять всем! – заорал тот.

Василич не обращая внимания ни на кого, зашёл во двор, захлопнув металлическую калитку и сдвинул засов, запирающий её.

– Мать, дай коробку от обуви, – крикнул он с порога.

– Зачем? – спросила жена.

– Надо.

Он, тяжело ступая вышел на улицу, с трудом опустился на колени и начал аккуратно укладывать в коробку всё то, что осталось от Эльзы. Через несколько минут из ворот выехали голубые "Жигули".

Мишка проснулся от какого-то громкого звука, похожего на выстрел, повалялся немного, ожидая, что придёт мама, и не дождавшись её, побрёл на кухню.

– Ма, а мне сегодня Эльза приснилась, – и увидев, что мама вытирает слёзы, спросил. – Чего плачешь?

– Да так, в глаз что-то попало.

– А где папа? Сегодня же воскресенье.

– Скоро приедет, сынок… Скоро приедет.

Портрет красивой девочки

До этого дня Мишка считался прилежным учеником. В его дневнике была всего лишь одна запись красными чернилами, сделанная классной руководительницей: "На уроке литературы бросался в девочек апельсиновыми корками". Родители так и не поняли на сколько это плохо, но на всякий случай отец пару раз шлёпнул сына ремнём по заднице, скорее для профилактики. И вечером, когда заплаканный Мишка, лишённый возможности поиграть на улице, уже лёг спать, они обсуждали, что же было хуже в этом проступке; то, что сын бросался апельсиновыми корками на уроки литературы или то, что бросался апельсиновыми корками в девочек, а может учительницу взбесил тот факт, что у мальчишки вообще были дефицитные апельсины, которые тогда днём с огнём невозможно было достать, разве что купить под новый год, выстояв километровую очередь. На следующий день мама всё же сходила в школу, извинилась за сына и незаметно оставила на столе Раисы Кузьминичны кулёк с килограммом апельсинов.

Появление новой записи в дневнике стало для родителей настоящим шоком: "На уроке математики рисовал голых женщин". Тут не обошлось без настоящей порки. Но Мишка получил не только ремня от отца, не сдержалась и мама, влепив ему две пощёчины, от чего разревелась и заперлась на кухне. Такого позора они даже представить себе не могли.

– Кто научил!? – орал отец, полосуя сына ремнём.

– Никто! Я сам! – орал в ответ Мишка, сживая руками подушку и глотая слёзы, градом катящиеся из глаз.