Совсем другая тень

— А техпаспорт?

— Техпаспорт, естественно, заполним на имя Семенова. С новым номером. Только номера шасси и кузова оставим твои, мало ли. Бывает, проверяют. Но вообще желательно, чтобы тебя не останавливали. Постараешься?

— Постараюсь.

— Давай техпаспорт. Заполним новый и полетим, как ветерок.

Взяв у меня техпаспорт, Сашка заполнил аккуратным ученическим почерком чистую книжечку. Номера шасси и кузова были оставлены прежними, номер же машины стал новым — «я 26–14 МШ». Владельцем Сашка записал Семенова Игоря Кирилловича. Закончив работу, потянулся:

— Все. Пьем кофе, моемся, бреемся и мчимся.

Сбросив кроссовки, стянув с себя носки, джинсы и рубашку, я уселся вместе с Сашкой на кухне. Выпил кофе, съел бутерброд и, достав из сумки электробритву, тщательно выскоблил подбородок. Спрятав бритву, остановился было перед зеркалом в прихожей, и в это время Сашка протянул нечто, напоминающее спасательный пояс:

— Держи… Вдень руки вот сюда. В ремни. Вдень, вдень…

— Что это?

— Накладной живот. Для завтрашней поездки.

— Накладной живот? — Я вдел руки в ременные лямки, Сашка застегнул сзади застежки — и под моей грудью вырос набитый чем-то мягким пологий холщовый пузырь. Сашка подал старую футболку. Когда я надел ее, посмотрел прищурившись:

— А что… Полная натуральность, — сказал он. — Конечно, будет жарковато. Ничего, потерпишь.

Я погладил себя по животу:

— Сань, а не слишком? Зачем все это?

— Затем, чтобы тебя не узнали.

— Ну, а джинсы? Как я их натяну? И рубашку?

— У меня все есть. Рубашка, брюки от пижамы «Адидас», с резинкой. Ладно, снимай и мыться. Я за тобой.

Я стянул футболку, осторожно снял накладной живот и пошел под душ. Вымывшись, взял в руки утюг.

В девятку мы сели в двадцать минут седьмого — переодетые, в галстуках и идеально отглаженных рубашках.

Банкет

Без десяти семь наша машина остановилась у подъезда Алены. Дом у Алены был добротным — трехподъездная кирпичная шестнадцатиэтажка.

Выключив мотор, Сашка спросил:

— Как думаешь, они сильно опоздают?

— Минут на десять. От силы на пятнадцать.

— Ты вообще продумал, что сказать Алене?

— Что я ей должен сказать?

— Тебя ведь день-два не будет в Москве.

— Я разве обязан отчитываться?

— Нет. И все же?

— Скажу… еду на халтуру. В другой город. Сойдет?

— Сойдет. И все, о делах больше ни слова! Алена говорила, что из себя представляет ее подруга? Наверное, страшнее атомной войны?

— Наоборот. Сказала, у тебя глаза на лоб полезут. От ее красоты.

— Будем надеяться, — скептически заметил Сашка.

— Будем.

— Хорошо бы она еще жила в этом доме.

— Почему?

— Все-таки первая категория. И жильцы соответствующие.

— Где живет, ничего не знаю.

Мы сидели, изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Наконец Сашка не выдержал, возмутился:

— Мы ждем уже полчаса!

— А что делать?

— Действительно, нечего.

В конце концов я облегченно вздохнул: из подъезда вышли Алена и стройная светловолосая девушка. Сашка присвистнул:

— Неужели наши?

— Наши.

— Люблю, когда девушки знают, что у них хорошие фигуры, и не собираются это скрывать.

Алена меня не обманула. Ее подруга была очень мила. Впрочем, я смотрел лишь на Алену. На ее темно-каштановые волосы, нежное лицо с широко расставленными серыми глазами. Подумал: она действительно очень красива, и не только с точки зрения художника. Насчет же фигур Сашка сказал из-за коротких платьев, напоминающих не доходящие до колен облака. Платье Алены было дымчато-серым, подруги — бледно-бирюзовым.

— Со своей Аленой сядешь сзади, — распорядился Сашка. — Хорошо?

— Ладно. — Я вышел и открыл дверцу, усадил Алену на заднее сиденье, ее подругу на переднее.

Алена улыбнулась:

— Мы не очень опоздали? Сережа, Саша, это моя подруга Жанна.

У Жанны были столь редкие зеленые глаза, изящный вздернутый носик и пышные рыжеватые волосы.

— Очень приятно… — Сашка чопорно поклонился. — Вы вместе учитесь?

— Мы вместе живем, — сказала Алена. — В одном подъезде.

— Но учитесь отдельно?

— Жанна учится в школе-студии МХАТ. На актерском.

— О-о… Потрясающе!

Чуть помедлив, Жанна спросила:

— Почему?

— Потому что я бешеный поклонник искусств.

— Тогда кто вы? Чтобы я знала, кто мой бешеный поклонник? Художник?

Сашка включил магнитофон, притворно вздохнул:

— Увы, всего лишь хирург-косметолог. — Стал осторожно разворачиваться. — Как поедем? С ветерком или медленно? Жанночка, как вы любите?

— С ветерком. Только хотелось бы знать, куда мы едем?

— Жанночка, сейчас я вам все объясню. Все, все, все…

Выехав на трассу, Сашка прибавил скорость. Проскочив несколько светофоров, сказал:

— Мы едем в Совинцентр. В ресторан «Континенталь». На банкет. Не против?

— Кто же будет против «Континенталя»? Только что за банкет?

— Некая наша знакомая, которую, скажем так, знает пол-Москвы, собирает своих друзей. Посидеть, поболтать, потанцевать. Только и всего.

— А… как зовут вашу знакомую? Если ее знает пол-Москвы?

— Вера Новлянская. Слышали?

— Знаете, Саша, нет.

— Тогда… — Он что-то сказал Жанне на ухо. Она рассмеялась. Сашка же, выпрямившись, продолжил рассказ о Вере Новлянской. Поскольку меня больше занимало то, что рядом со мной сидит Алена, половины того, что он говорил, я уже не слышал. К тому же я точно знал: главного о Вере Новлянской Сашка все равно не расскажет. Вообще Вера считается одной из известных московских красавиц, хотя ей около пятидесяти. Последний ее муж, заместитель министра, умер два года назад — и по этому случаю Вера сделала у Сашки очередную пластическую операцию. Не знаю, насколько искусны были врачи, работавшие над ней раньше, но теперь Вера, конечно в гриме, выглядит тридцатилетней женщиной. Сашка, понятно, рассказывал совсем о другом — о широте Вериной натуры. А также о тонком вкусе, любви к искусству и поклонниках. Изредка он оборачивался в нашу сторону, понимая, что Алена тоже его слушает.