Совсем другая жизнь
Шрифт:
Добрые и наивные памирцы решили, что у русских такая традиция — после смерти великого человека хоронить его памятники.
Памятник сняли, завернули по мусульманским традициям в одеяло и похоронили. Все было просто и душевно: плакали женщины, произносили речи мужчины, удивленно глазели дети…
Надпись на плите гласила:
СТАЛИН
ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ 1879–1953 гг.
На могиле «вождя всех народов» зеленела аккуратно подстриженная травка. Лежали свежие цветы.
— Женщина из Поршнева ухаживает за могилой, — объяснил Мирзо, — у них эта должность
Разведчики поднялись по узкой тропинке и увидели внизу пулеметный расчет, залегший в расщелине. Он как раз перекрывал подступы на том пути, по которому они хотели пройти… Там бы все и полегли…
— А почему он нам помогает? — потихоньку спросил Филин у «свояка», еле заметно кивая на Мирзо.
— Да он наркокурьер, — ответил оперативник, — взял на той стороне в долг мешок травки, перетащил и здесь продал. А деньги зажал. Вернулся с автоматом в Афган и расстрелял кредиторов. Теперь ссыт, что за ним придут. Боится: если мы уйдем, то на границе будет проходной двор. Ему тогда точно кранты… Поэтому помогает нам абсолютно бесплатно, по зову сердца… Наш лучший агент, кстати…
Пограничники расстреляли боевиков как в тире. Всех, кроме одного пулеметного расчета, залегшего за камнями у отвесной горной стены. Бить в лоб было бесполезно. Пули со свистом, рикошетили от валунов.
Тогда спецназовец Бемс поднял ствол и дал очередь по стене, вышибая из нее твердые куски горной породы. Камни полетели вниз прямо на головы боевиков. Пулемет замолк. Воспользовавшись этим, Бемс, Бука и Бес (знаменитое «три Б») бросились вперед и расстреляли пулеметчиков почти в упор…
В ту же минуту стая «крокодилов» и Ми-8 налетела на ту сторону. Над афганским берегом поднялась пыльная стена от разрывов реактивных снарядов.
Под этим прикрытием колонна пограничников рванулась вперед и зашла в Поршнев. Бука спрыгнул с бээмпэ и с ножом в руках кинулся к двум боевикам, убегавшим от них во дворы…
Чтобы объяснить дальнейшее поведение разведчиков, надо кое-что понять.
…В бою все органы чувств человека работают по-иному. Все обострено. Пространство и время будто искривляются.
Бой — это удивительное состояние. Это игра по самым высоким ставкам. Это ураган, сметающий с тебя всю шелуху. Потом, много позже, вспоминая свои поступки, ты можешь сказать: м-да, ну и снесло же мне крышу тогда… Тебя нагонит запоздалый страх. Или даже раскаяние. Но это будет позже…
А сейчас за тебя работает и дышит совсем другой человек. Он не просто спасает твою шкуру, он живет в бою, и только в бою. Он мыслит совершенно другими категориями.
Лишь много позже ты поймешь, что был в твоей жизни только один момент, когда ты был абсолютно счастлив: когда тот, другой человек, попал в цель. Он оказался сильнее, умнее, быстрее. И потому ты сидишь здесь, в кресле-качалке, и читаешь внукам сказки. А сотня-другая славных воинов давно лежит в сырой земле, потому что имела неосторожность встать у тебя на пути…
Конечно, тот человек порой ведет себя дико и жестоко, как зверь… но таковы законы войны…
Тех двоих, убегавших от пограничников, Бука нагнал и с размаху всадил нож сначала в одного, потом в другого.
Боевики упали и забились в судорогах. Спецназовец наклонился над ними и, чиркнув хорошо отточенным кинжалом по шеям, отрезал головы.Их прикрепили за волосы к БМП и с радостным улюлюканьем поехали вперед: снимать осаду с Язгулема, Ванча, Хумраги…
«Интересно, были ли эти люди или я их выдумал? — подумал человек. И тут же ответил: Безусловно были. Я ведь писал книгу по реальным событиям.
Я — Андрей Ветров.
А может, Константин Филин?
Или Сергей Опарин?!
Как мне надоели эти сомнения! Господи, что же произошло со мной, что я помню имена, но не помню себя?»
Андрей Ветров пошел в госпиталь писать о раненых. Его привели в палату, где лежал Джамшед Жураев.
— Какими судьбами? — радостно спросил журналист.
— Легкое ранение.
«Вот кто мне поможет! — подумал Ветров. — Какой там Толочко! Мы с Джамшедом всем покажем, где раки зимуют!»
— Джамшед, нужна твоя помощь, — произнес он заговорщическим тоном. — Помнишь, ты рассказывал о генерале Усмоне?
— И что?
— Ты видел его?
Джамшед согласно кивнул. Но мускулы его лица напряглись.
— А Толочко встречал?
— Да. Он прилетал на Ванч. Я видел, как они с Усмоном обнимались, потом вместе ели барана.
— Я собираюсь опубликовать некоторые факты.
— Где, в своем «позоре»?
— Нет, в серьезных изданиях. Ты мог бы мне помочь?
— Чем?
— Я напишу, как во время боев к бандитам летали вертолеты. А ты подтвердишь. Подпишешься как свидетель.
— Ты что, сумасшедший? — Джамшед отрицательно покачал головой.
— Нет, Джамшед. Информация будет самой безобидной, чего ты боишься?
— Я могу рассказать и больше. Я сам видел, как в вертолеты миротворцев грузили наркотики. Но ничего подписывать не стану. У меня в Таджикистане семья — жена и дочь. Поэтому на авантюры я не пойду.
Убеждать его было бесполезно. Джамшед не боялся показаться трусом. Потому что здравомыслие — не трусость.
«Видимо, есть разница между мужеством солдата и мужеством гражданина», — рассуждал Ветров, возвращаясь из госпиталя. На прощание они с Джамшедом довольно холодно пожали руки, но сделали вид, что не обиделись друг на друга.
«В бою легче, — думал Андрей. — Остаться гражданином сложнее…»
На самом деле он был все-таки обижен на Джамшеда. Чтобы хоть как-то утешить себя, Ветров позвонил Граниту. Тот обрадовался звонку.
— A-а, братишка, молодец, что позвонил. Я как раз собирался обедать, так что угощаю.
Они договорились встретиться через полчаса в баре «Восточный». Внутри бара был веселый полумрак, разгоняемый цветомузыкой. В центре круга танцевали девушки легкого поведения, Андрей почти всех их знал — был в этом заведении частым гостем. Потому поприветствовал девчат. В ответ они предложили присоединиться к ним. Но Ветров сказал, что забыл дома кредитную карточку и сейчас сам не прочь чем-нибудь подзаработать.