Создатель ангелов
Шрифт:
Но вечером ему самому опять пришлось ложиться в кровать, бортики которой, как всегда, были подняты ночной сестрой, и он уже не мог просунуть руку настолько далеко, чтобы отгонять мух. В свете слабых лампочек, которые горели над каждой кроватью, он видел, как насекомые вьются над вспотевшей головой его соседа, чей голос опять превращался в звериный вой. Пациентам предстояла еще одна бессонная ночь.
Тогда Анжело Вентурини решился на вторую попытку принудить к молчанию демонов в теле идиота, попытку, которая на этот раз удалась. Впоследствии он ничего не мог вспомнить об этом, а так как парень с младенчества страдал сомнамбулизмом,
Ерунда. Чтобы ходить во сне, сначала надо уснуть. А уснуть этой ночью никому не удалось. В том числе и Вентурини. Следовательно, когда он встал той ночью, сна у него не было ни в одном глазу. Проходя по узкому ряду между кроватей, он даже наклонил голову и прижал ее к подушке, которую держал на плечах, чтобы создать видимость того, что спит. Когда он действительно бродил во сне, то никогда не брал с собой подушку.
Сестра Людомира, которая дежурила всю ночь, посмотрела в тот момент в окошко своего закутка на конец коридора, узнала Анжело по его хромающей походке и снова сосредоточилась на молитвеннике, который лежал перед ней. Она по опыту знала, что мальчик должен пройти три раза взад-вперед, а потом сам снова ляжет в кровать.
Но на этот раз Вентурини не стал ходить туда-сюда. Он подошел только к кровати Эгона. Возможно, Эгон не видел тень Вентурини, который склонился над ним. Возможно, он не почувствовал опасности. Возможно, он просто хотел, чтобы прекратился зуд. В любом случае, когда Вентурини прижал подушку к его лицу, Эгон не оказал сопротивления. Он даже не замотал головой. Не попытался вырвать запястья и щиколотки из оков. Он только попробовал продолжать кричать. Но теперь его голос звучал приглушенно, как бывало иногда и без подушки. Рычанье его стало звучать так глухо, что казалось, оно идет из живота. Поэтому сестра Людомира не сразу обратила на это внимание.
Она подняла голову только тогда, когда Эгон Вайс замолчал. Анжело Вентурини убрал подушку с его лица, положил ее к себе на плечо, прижал ее опять головой и пошел по коридору обратно к своей кровати. На противоположной стороне зала на своей кровати приподнялся Марк Франсуа. Он весело раскачивался туда-сюда, хлопал в ладоши и заливался смехом, напоминающим лошадиное ржание. Сестра Людомира начала быстро действовать. Она зажгла в зале свет, дернула за веревочку, что разбудило колокол где-то в глубине монастыря, и поспешила к кровати Эгона. Вентурини забрался в свою постель, лег и мгновенно уснул, несмотря на гудение мух и комаров.
Сестра Людомира могла только констатировать смерть во впалых глазах Эгона, прежде чем закрыла их навсегда. Она перекрестилась и услышала сзади незнакомый голос. Монахиня обернулась, поднесла левую руку ко рту, а правой еще раз перекрестилась.
Виктор стоял в своей кроватке на коленях, его сложенные руки лежали на бортике, голова покоилась на руках. Он произносил беспрерывные звуки, сестра Людомира сначала подумала, что это просто бессмыслица, но потом вдруг почувствовала в звуках ритм. И тогда до нее стало доходить, что мальчик гулким голосом бормотал по-немецки:
Святой Иосиф, утешение несчастных, молись за нас. Святой Иосиф, надежда болящих, молись за нас. Святой Иосиф, покровитель умирающих, молись за нас. Святой Иосиф, гроза дьяволов, молись за нас.В последнем отчете об Эгоне Вайсе было написано, что пациент умер в возрасте тридцати лет от удушья, которое последовало из-за того, что он проглотил свой язык.
В промежуточном отчете о Викторе Хоппе, который был написан примерно в это же время, значилось следующее: «Умеет говорить. К сожалению, нечленораздельно».
Две женщины приехали из самой Вены. У них была особая просьба, в которой им уже отказали другие врачи. Почти все говорили, что их желание невозможно исполнить, по крайней мере, в ближайшие годы. Сами они были уверены, что после рождения Луизы Браун возможно всё, и возражения докторов были скорее этического, чем практического порядка.
— Это потому, что мы — лесбийская пара? Из-за этого? По-вашему, мы этого не достойны? — постоянно спрашивали они докторов.
— Нет, это невозможно. Просто невозможно.
Один доктор сказал:
— Это запрещено.
Из-за этого их решимость только возросла.
В конце концов они поехали за границу. Может быть, в Германии подобное разрешалось.
Они записались на прием к доктору Хоппе 11 ноября 1978 года.
— Мы хотим ребенка, — сказала одна из них.
— От нас двоих, — пояснила вторая.
Обеим показалось, что доктор смотрел на них, будто они говорят на непонятном языке. Все надежды, которые они лелеяли во время путешествия на поезде до Бонна, в тот же миг улетучились. Они почувствовали себя смешными и наивными и уже почти поднялись, чтобы уйти, когда доктор вдруг сказал, что это возможно.
Они удивились и настойчиво повторили, что хотят, чтобы это был ребенок от них двоих. Как если бы они были мужем и женой. Чтобы он унаследовал физические качества их обеих.
— Это возможно, — повторил доктор, — но не сразу.
— У нас все с собой, — сказала одна женщина, а другая вытащила из сумки папку и стремительно сунула ее доктору под нос. — Результаты мазков, анализы крови, наши циклы. Сейчас у нас обеих благоприятный для зачатия период.
— У нас месячные в одно и то же время, — с гордостью заявила другая, обменявшись понимающим взглядом со своей подругой. — Это редкость, правда?
— В монастырях у монахинь менструальные циклы всегда совпадают, — сухо отреагировал доктор.
Женщины несколько оторопели. Доктор раскрыл папку и стал перелистывать страницы.
— Как велик шанс, что это получится, герр доктор?
— Я не занимаюсь прогнозами, — ответил он.
Женщины чувствовали себя в его присутствии неловко, это было первым, о чем они сказали друг другу, когда вышли от него. Но что значила неловкость по сравнению с такой хорошей новостью.
— Приходите завтра, — сказал он, после того как обследовал их обеих. — Завтра мы начнем.
Поначалу он хотел прогнать женщин. Он должен был прогнать их. Но все-таки сказал им не то, что хотел. Он сказал то, о чем подумал в порыве, но чего нельзя было говорить вслух.
— Это возможно, — сказал он.
Когда Виктор услышал свои собственные слова, было уже поздно. Его замечание о возможности получить результат, но «не сразу» женщины поняли неправильно. Или он сам неправильно выразился.