Созерцая собак
Шрифт:
Не кажется ли вам, что некоторые люди не созданы для того, чтобы быть детьми?
Помню, я часто думал о том, как странно, что я ребенок, что ко мне относятся, как к ребенку, и ждут от меня того, что я буду вести себя, как ребенок, хотя сам я воспринимал себя просто как «я», то есть «Рагнар».
Часто ли у детей такое бывает?
В школе я чувствовал себя неуютно, хотя учился на отлично.
Помню, как в старших классах я был помешан на нашей преподавательнице по истории религии, а может быть, даже влюблен в нее. Она была молодой и красивой, с длинными черными волосами, собранными в тугой узел, тогда как у всех остальных учительниц
Когда я не спеша задумчиво шел той старой дорогой, я вдруг вспомнил то, о чем совершенно забыл: почему я, выучив все обо всех религиях мира, чтобы учительница обратила на меня внимание, вдруг, к полному отчаянию отца, совершенно потерял интерес к этой теме, с пятерки скатился до четверки и даже стал прогуливать некоторые уроки.
А произошло это потому, что красивая учительница, которая явно не особенно «разбиралась в человеческой психологии», однажды захотела поговорить со мной — в отдельной комнате после уроков. Чувства мои, разумеется, «накалились» — сейчас я получу доказательство того, что мои старания были вознаграждены, она каким-то образом продемонстрирует свою благосклонность, подаст мне какой-нибудь знак, что я избранный.
Но вместо этого она сказала следующее: «Рагнар, я знаю, что ты способный мальчик, ты всегда учишь уроки, но я хочу сказать тебе кое-что, чтобы помочь тебе в жизни: у тебя никогда не будет друзей, если ты не перестанешь блистать своими знаниями, не думая о других, тянуть руку в тот момент, когда отвечают другие, и ухмыляться, если их ответ был неправильным».
С того дня я возненавидел ее, так же сильно, как раньше боготворил. Моя ненависть была настолько сильна, что я представлял себе, как испорчу ее одежду, висевшую в шкафу, или положу какую-нибудь гадость ей на стул. Ничего подобного я, разумеется, не сделал, но мог часами проигрывать в голове разнообразные способы мести.
Она больше не казалась мне красивой, каждый день я находил в ее внешности новые изъяны и недостатки и втайне брал на заметку.
Поэтому годовая оценка по религии была у меня низкой.
Но когда учитель сменился, оценка снова стала хорошей.
Как вы думаете, правда ли, что большинство людей переживают сильные перемены в мировосприятии, мировоззрении в подростковый период?
Помню, как после обеда я возвращался из школы; мне было лет двенадцать, и вдруг я понял, что жизнь так невообразимо печальна, словно какой-то причудливый сон.
Я попробовал думать о том, что мне интересно: о моих моделях кораблей, космических скафандрах, которые я рисовал и разукрашивал, об английском языке, коллекции марок. Но совершенно неожиданно мир открылся мне в новом своем измерении; казалось, все в нем сделано из какой-то «резины», которую вовсе не обязательно называть «домом», «деревом» или «асфальтом», а можно просто сказать «вот это», а остальное будет уже очевидно.
А я сам, кто же тогда я? Неужели и я сделан из этой «резины», и почему мое «я», мои помыслы и мечты оказались замкнутыми в этот искусственный материал?
Меня пронзило такое леденящее душу чувство, что я опрометью кинулся домой — словно мог убежать от него! — но пока бежал, я почувствовал, или даже подумал, что мои бегущие ноги тоже сделаны из резины.
Мне не хотелось думать об этом, но я не мог удержаться.
Я проигрывал в голове самые ужасные мысли, вроде такой: «Возможно, моя жизнь — всего лишь сон, который кому-то снится», и таким образом мне удавалось вогнать себя в удручающее состояние непрерывного страха.
Помню, как-то раз, глядя на собственные руки, я почувствовал, что они стали совершенно
чужими, я видел перед собой какие-то резиновые предметы под названием «руки», имеющие по непонятной причине по пять ответвлений, которые назывались «пальцами».Как уже было сказано, меня всегда интересовало, типичны ли такие мысли для всех подростков, или я просто страдал небольшими отклонениями — мозговой или нервной деятельности, — вызывавшими такой эффект, который потом исчез.
Если я долго пытался на чем-то сосредоточиться, неприятные ощущения исчезали, поэтому я старался все время чем-нибудь заниматься.
Тенденция к «изменениям мировосприятия» постепенно прошла, окончательно она исчезла после того, как я всерьез посвятил себя спортивным тренировкам — начал отжиматься, плавать и качать пресс. Поэтому мне кажется, что люди, которые вечно плохо себя чувствуют, обычно выздоравливают, если начинают заниматься спортом — желательно как можно чаще и интенсивнее, заодно они становятся привлекательнее и чисто внешне.
Оттого что я постоянно пишу, у меня даже рука заболела. Надо забинтовать ее. Я обмотал ручку салфетками и надел сверху резинку, чтобы лучше держалось. Надо дать руке отдохнуть.
Хлеб кончился. На настоящий момент у меня остались два яйца, старая упаковка овсянки, полпакета спагетти. И еще немного кофе.
Отчасти для того, чтобы просто чем-то заняться, я перетер ступкой немного овса, смешал эту «муку» с водой и слепил несколько тонких лепешек, которые потом испек в духовке, — получился хлеб эпохи каменного века. Когда я ел их, то испытывал странное удовлетворение, как бывает, когда ребенком играешь в какого-нибудь героя, чудом выжившего в экстремальных условиях.
Я пишу, почти не отрываясь на сон, оставшуюся еду я поделил на небольшие порции, и время от времени из-за бессонницы погружаюсь в состояние своеобразного транса, у меня почти приподнятое настроение, иногда мне даже кажется, что я по-своему «счастлив».
Я плакал; ведь вы считаете, что это хороший признак?
Если мужчина в состоянии плакать, значит, еще не все потеряно, правда?
А если он много плачет, значит, он стал таким же добрым, как женщина.
Мне не хотелось бы, чтобы мои слова прозвучали с иронией, хотя такое случается часто. Я расскажу сейчас об одном воспоминании, которое сорок лет пребывало в забвении, а только что так отчетливо встало перед глазами, словно я пересмотрел старую кинопленку, которую мне показали в тот момент, когда я балансировал на границе между явью и сном.
Началось все с луны и солнца, двух символов, которые я иногда видел перед собой «своим внутренним взором» и соотносил их с образами, встречавшимися мне в геральдике итальянского Ренессанса.
Теперь я понял, почему я вспомнил луну и солнце.
Вслед за этими образами в голове всплыло воспоминание о событии, которое я записываю теперь вместе со своими взрослыми размышлениями.
Я уже говорил, что, когда я был маленький и мы жили в Гетеборге, у нас была собака по имени Неро, черный лабрадор.
Должно быть, у меня сложились совершенно особенные отношения с этим псом, потому что мне казалось, будто он понимает мои слова и даже читает мысли. Еще мне казалось, что он «оберегает» меня, как своеобразный «ангел-хранитель в зверином обличье».
У меня осталось смутное воспоминание о том, что мне казалось, будто бы у Неро есть доступ в какую-то «другую страну» (возможно, иногда я мечтал, что он умчит туда и меня и там я сам стану собакой).
В каком-то смысле Неро считался «моей собакой», Торгни его не любил и даже боялся, с тех пор как Неро, играючи, слегка цапнул его.