Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег
Шрифт:
Она удрученно сообщила:
– Мы больше никогда ее не видели.
В одно мгновение я пал духом и всем телом ощутил, до чего устал.
Совершенно убитый, не в силах избавиться от разочарования, я вышел из дома. Обрадованный возвращением в родные места Роко встретил меня лаем. Замкнувшись в себе, я проклинал обеих женщин. Я упорно и твердо, невзирая на неудачи, не драматизируя ситуацию, три года шел по следу Нуры; и вот теперь эта парочка подкосила мои силы, внушив внезапную и безумную надежду. Нура! По какому праву эта девчонка присвоила ее имя? Нура! Почему эта тупая свиноматка терпит капризы своей соплячки?
Где ты, Нура?
Роко потребовалось много терпения. Он скакал и вертелся вокруг пня,
После исчезновения Нуры мать с дочерью занялись постоялым двором, предлагая путникам стол и ночлег. Вечером, за приготовленным для меня рагу, они спросили о моем странствии. Я не испытывал ни потребности исповедаться, ни желания признать свое поражение, пусть даже временное, а потому ограничился несколькими историями.
В любом случае для псевдо-Нуры мои слова оказались излишними, ей было достаточно смотреть на меня. Уже давно я не ощущал на себе такого ласкающего взгляда – взгляда, возвращавшего мне мою плоть двадцатипятилетнего мужчины, напоминавшего мне, что я пленял женщин, что их привлекала моя крепкая мускулатура, что мои мощные плечи ободряли их, что они обожали запускать пальцы в мои длинные черные волосы. Этот взгляд будоражил меня тем более, что казался мне принадлежащим сразу двоим: с одной стороны, девушке-подростку, чье тело обладало физической притягательностью, а с другой, образцу – Нуре, идеалу, которым девчушка притворялась. Ее желание наполнялось страстью моей возлюбленной, что неизбежно пробуждало мои аппетиты. Помимо того, что она завораживала меня, ее вожделение, сквозь которое мерцала душа Нуры, начинало делать ее для меня неотразимой.
– У меня для вас есть подарки.
Не смея поверить в мои слова, мать с дочерью вздрогнули и переглянулись. Они еще никогда не получали подарков. Я вытащил из котомки два коротких бронзовых кинжала, которые выменял по пути.
– Возьмите. Две одинокие женщины не могут оставаться без защиты.
Затем, прервав поток их благодарностей, я протянул барышне медные заколки Нуры.
– Научись с их помощью причесываться так же красиво, как Нура.
От волнения у меня изменился голос: мне показалось, что я говорю о покойнице. Девочка с восхищением повертела драгоценные заколки в руках. Мать полюбовалась ими и уставилась на мою котомку:
– А мне?
Перед ее невинным простодушием я достал из кармана камешек и вложил ей в ладонь:
– Этот магический камень убережет тебя от напастей. Если ты ежедневно будешь согревать его в руках, тебя не постигнет никакая печаль.
Глаза у нее расширились, и она взволнованно закивала, поверив, что обладает высшим сокровищем.
В ту ночь я спал плохо. Я забился в самый отдаленный угол, Роко прижался к моей ноге; лежа на тюке соломы, я старался не думать о юной девушке и при этом неотступно думал о ней. Вот незадача! Снова стать мужчиной… стать мужчиной в глазах женщины… чувственным и ищущим любви. Это возрождение тревожило меня и отвлекало от моих планов. Пытаясь успокоиться, я вертел в руках подаренный мне Нурой черепаховый гребень.
На заре я, не попрощавшись, покинул постоялый двор. Я не уходил, я бежал.
Я выбрал одну из тропок, вошел в привычный ритм ходьбы и вновь отправился исследовать мир. Роко бежал впереди.
Где ты, Нура?
– Реки ищут море. А ты?
Посреди освещенного плошками жилища в меня в ожидании ответа вглядывался старик. За эти годы мы неоднократно
сталкивались с ним – он провожал обозы, которые перевозили олово, продукт, необходимый всем литейщикам бронзы. В тот вечер мы с ним решили вместе поужинать.– Я ищу женщину.
– Их множество.
– Одну-единственную, – заверил я.
Он отошел, плеснул себе вина из фляги, отхлебнул, побулькал им, проглотил и прищелкнул языком.
– Ненормальный!
Это было последнее слово, которое я от него услышал. Когда мы встретились снова, он отвернулся.
Каждый месяц мои поступки уводили меня все дальше от общепринятого поведения. Эти люди тяжело работали, трудно добывали себе средства к существованию, им едва удавалось прокормить семейство; я же, свободный, без цели бродил по земле в компании своего пса.
Останавливаясь в деревне, я прочесывал ее и совал Нурино платье под нос верному псу. Однако мои скитания почти неуловимо изменились. При малейшей возможности я покидал тропки и наудачу углублялся в заросли, чащи и луга, предпочитая непролазные леса и скрытые опушки. Вместо того чтобы искать, мое тело само пролагало путь. Мне нравилось сливаться с растениями, зверями, камнями, бескрайним горизонтом и безграничным небом, чтобы их силы проникли в меня, а их ток побежал по моим жилам. Большая лесная спальня щедро дарила меня дивными ночами, а на заре крик петуха предшествовал великолепию, которое мне предстояло увидеть.
Хотя цель моих странствий – освободить Нуру – по-прежнему стояла передо мной, огромность пространства и времени и щедрость окружающей меня природы постепенно заслоняли ее. Вселенная открывалась мне, а я открывался ей. Я шел среди доказательств существования мира. Мой восторг не ослабевал. Красота снимала усталость. Со всех сторон звучало приказание жить.
Во время этих бесцельных блужданий мы с Роко испытывали одинаковую сумасшедшую радость, ибо были детьми одной матери – природы. Я должен был все увидеть, он – все обнюхать. Мы шли не схожими путями: он пересекал пахнущий лес, я – видимый; общим для нас был только слышимый, потому что я, как и он, обладал острым слухом. Тогда как я превращался в зрачок, обожествлявший вселенную, Роко весь становился своим носом и неустанно воздавал ей должное.
Где ты, Нура?
Обойти весь мир, чтобы найти тебя.
Этот мир… Как обозначить его размеры? Тогда мы всё определяли по сравнению с человеком. Наше тело было для нас единицей измерения – пальцы, локти, ноги, шаги, – так что мы представляли расстояние по сравнению с ним. Другая мера зависела от глаза. Если мы обозревали отдаленное, то наталкивались на границу – предел видимого. Что находилось за ним? Да и было ли там что-нибудь? Да, было, потому что по мере приближения горизонт отдалялся: мы не касались его, мы его отодвигали. Ноги и глаза были заодно. Мои ноги сообщали мне, что земля не ограничивается зримым пейзажем; что назавтра мое передвижение продлит его. Невидимое сводилось к еще не увиденному.
Где ты, Нура?
– Спроси у Бога горы. Чего бы ты ни хотел – совета, здоровья, богатства, женщину, – спроси Бога горы.
Свой совет крестьянин подтвердил многозначительным кивком. Его братья, кузены и дядья согласно пробубнили:
– Попытайся.
– Пади ниц перед Залмоксисом.
– Он поможет тебе.
Я уже наслушался подобных советов; но теперь, скитаясь по затененным хвойными лесами ложбинам, я вот уже несколько дней предчувствовал, что произойдет нечто необычное. Редко случалось мне слышать столько обнадеживающих историй об исцелениях, толкованиях снов, посредничестве предков и примирениях с Духами природы. К тому же эти пейзажи, напоминавшие мне землю моего детства, ее реки, леса, медведей, волков и рысей, внушали мне непринужденность в общении с местными жителями, которая раскрывала для меня суть их верований.