Сожженные мосты
Шрифт:
Верней, мы думаем, что поутихло…
Нас уже ждали. Всего трое — Голицын, невысокий человек в гражданском, судя по всему, доктор, и еще один казак, из нижних чинов. Между прочим, это было унижение — значит, никто из равных ему, никто из аристократов не согласился быть секундантом князя Голицына, представителя одного из лучших родов России.
Уже спрыгивая с келека на песок берега, я понял, что Голицын и сейчас пьян.
— О император Нерон, идущие на смерть приветствуют тебя! — насмешливо вскинул он руку вверх в непонятном жесте.
Его секундант подошел к нам.
—
— Принц Хусейн Хосейни, наследник престола Персидского! — огорошил своим титулом мой секундант.
Наступило секундное замешательство, разорванное высоким, громким голосом того же Голицына:
— Принц принцу завсегда рознь.
— Сударь… — начал Хусейн.
— Оставьте, — отрезал я, — давайте покончим с этим. Доставайте монету. Мой орел.
Сотник бросил монету. Выпал орел…
— Заряжайте, господа. Думаю, господин Голицын не сможет сам зарядить. Для равенства пусть и мой пистолет зарядит мой секундант.
Голицын что-то напевал.
Зарядить пистолеты нынче просто. Вставляешь обойму, досылаешь патрон в патронник, достаешь магазин. Все. Это раньше — порох да пули…
— Условимся, господа, шестьдесят шагов от барьера. С места.
Я пожал плечами:
— Согласен.
Шестьдесят шагов от барьера — по меркам прошлым это было много, когда-то и с десяти шагов стрелялись. Но и оружие нынешнее — не чета тому. С шестидесяти шагов я попаду из хорошего пистолета в любой глаз, на выбор.
— Бросаем?
Второй раз бросил принц Хусейн — и для меня вышло неудачно. Стрелять придется вторым. Правда, придется ли? Голицын хороший стрелок, но когда трезвый. Сейчас же, витая в облаках алкогольного дурмана…
— К барьеру, господа. Правила напоминать имеет смысл?
Голицын смотрел веселым, удивительно трезвым взглядом, если не считать этой самой неуместной и неуемной веселости.
До чего дожили…
Повернувшись друг к другу спиной у брошенной казачьей шинели, стоим — и слышим, как бьется сердце соперника. Я — точно слышу. Мы с Володькой… да лет тридцать уж точно знакомы. Дожили до дуэли…
— Расходимся.
Шаг за шагом — по речному, нетвердому под ногами песку. Кровь свирепо колотится в висках, каждый шаг — будто удар метронома. Пистолет — на согнутой левой руке, поддерживается правой, чтобы не задрожала правая, когда придется стрелять.
Черта… Даже отсюда вижу, как гуляет мушка на пистолете Голицына — он и в самом деле вдребезги пьян. А держится так, потому что привык.
Выстрел гремит, когда я устаю ждать, и пуля берет настолько левее, что это уже не смешно. Даже не чувствую ее смертельный полет, поднятую ею воздушную волну. В дамских романах обычно пишут «волосы шевельнула» или нечто в этом роде.
Оба — и Хусейн, и незнакомый мне сотник — качают головой.
Эх, Володька, Володька…
Отвел назад затвор пистолета — и короткий, толстенький, бочкообразный патрон выскочил мне на ладонь — тяжеленький, блестящий. Подбросил его на ладони, раз, другой — да и закинул со всего размаха в неспешно текущий Тигр. Блюмкнув метрах в двадцати от песчаного берега, патрон
ушел на дно. И черт с ним…— Возвращаемся, ваше высочество…
— Сударь! Я требую удовлетворения! — ударил нам в спину высокий, негодующий голос Голицына.
Не оборачиваясь, я ускорил шаг к ждущему нас плоту — келеку.
— Сударь…
Я обернулся. Слов уже не было — подходящих слов. Хотя нет — были. Простонародные, так разговаривали только нижние чины, но как нельзя лучше подходящие к этой паскудной ситуации.
— Да пошел ты!
05 июня 2002 года
Висленский военный округ, сектор «Ченстохов»
Дорога
Они возвращались в ПВД — очередная «набойка» на склад со спиртом оказалась туфтой. Или не туфтой, просто не успели. Землянка была там, где и показал на карте осведомитель, и следы свежие — тоже там были. А вот результата не было — ни спирта, ни стволов.
Бывает, конечно, всякое, и в работе разведчика большая часть — это ожидание, часто бесплодное, но настроения пустая ходка казакам не прибавила. Хорошо не было с ними «бешеной польки» — осталась в близлежащем селе и даже не попрощалась. Верней, попрощалась, хлопнув дверью.
А сейчас казаки возвращались — досыпать и готовиться к очередному ночному выходу.
— Господин сотник. — За рулем в этот раз был Певцов.
— Ну?
— А бабе этой, ей его надо?
— Которой?
— Ну… майору этому. Таможенной службы.
— У нее и спроси. Меня-то — что спрашиваешь?
— Ну, она… то смотрит… как бык на красное… а то нормальная вроде.
— Психованная она. Больная головой.
На обочине стоял человек, в шляпе и с кошелкой, усиленно махал рукой. Почему-то именно кошелка привлекла внимание Велехова.
— Ну, тормозни около этого…
«Егерь» затормозил на обочине, подняв облако пыли. Сотник, сам еще не понимая, что привлекло его внимание, вышел из машины, поправил автомат, пошел навстречу странному путнику с кошелкой…
— Добри дан, пан сотник.
Человек поднял голову — и сотник понял, что видит перед собой Радована. Того самого Радована, командира сербских четников.
— И тебе добре… Подвезти али как?
— Подвези, коли можешь. Только не в ту сторону.
— А в какую надо?
Серб поднял кошелку.
— Вон там, за поворотом, — съезд с дороги в лес. Поклон [106] тебе там, рус.
— Поклон, говоришь… Это хорошо. А кланяться кто будет?
— Да ты не бойся, пан сотник. Мы русам — други навеки.
— Навеки. Ну, пошли в машину тогда.
Это была проверка. Если бы впереди была засада — серб ни за что не согласился бы сесть в машину, чтобы погибнуть вместе с остальными. И серб ее прошел — спокойно подхватил кошелку, пошел к машине.
106
Поклон — подарок.