Созидая на краю рая

Лениво смотрю в окно. Вижу дождевые капли, медленно стекающие по стеклу. Погода – лучше не придумаешь. Видимо, сегодняшний день будет хуже предыдущих.

Наполняя сознание мыслями о сыне, невероятным усилием воли заставляю себя подняться и, пошатываясь, дойти до ванной. Смотрю на своё уставшее лицо в зеркало, подмечая, что от вчерашнего макияжа ещё видны не до конца смытые тени. Похоже, я настолько устала, что просто не удосужилась, как следует умыться.

Брызгаю холодной водой на лицо. Помогает. Я начинаю просыпаться.

Вытираю лицо махровым полотенцем, чищу зубы. Из одежды выбираю то, что первое попадается под руку. Этим оказываются синие джинсы и чёрная водолазка. Самое то, при такой погоде.

Гоняя кукурузные хлопья по тарелке, все ещё ощущая себя слишком слабой, для того что бы возиться с полноценным завтраком, задумчиво поглядываю на стрелки часов. Они ползут медленно. Стрелка то и дело тормозит на очередной цифре. Видимо, сегодня не мой день.

Больница открывается для посещений в девять, но я стою у дверей палаты Энтони только в половине десятого. Неловко рассматриваю деревянную поверхность, а затем беру дверь за ручку и открываю.

От скрипа петель невысокая рыженькая медсестра, спящая в кресле, открывает глаза. Её взгляд затуманен, а лицо почти такое же уставшее, как и у меня.

Я сильно удивлена её приходу. Будь я немного в лучшем состоянии, чуть более отдохнувшая, сразу бы поняла, в чём дело. Но теперь, когда моё сознание заторможено, до него не сразу доходит происходящее.

– Кто вы? – едва шевеля языком, спрашиваю её.

– Виктория Нерроу.

– Что вы здесь делаете? – теперь мой голос слегка раздражён, потому что я смотрю на медсестру, вместо того чтобы смотреть на своего мальчика.

– Ночью у Энтони поднялась температура, и меня попросили…

Мою усталость снимает так быстро, что на миг я даже забываю, что почти не спала сегодня. Глаза расширяются от ужаса, а на губах застывает немой крик. Резким движением, опуская сумку с деньгами и телефоном на небольшое кресло у дальней стены, кидаюсь к ребёнку. Одновременно садясь на кушетку, прикладываю свою ладонь к его лобику. Кожа под рукой отдает едва слышным теплом. Ощутимой температуры нет.

– Что с ним? – обращая взгляд на Викторию, как-то неумело сжавшуюся у двери, спрашиваю я.

– Ничего слишком серьёзного. Вирусная инфекция. Видимо, он простыл.

– Он же поправится, правда?

– Конечно. Это просто простуда, – она пожимает плечами и ищет повод, чтобы уйти из палаты. Наверное, я похожа на сумасшедшую. Но я – мать. Я – мать, ребёнок которой сейчас находится на грани между жизнью и смертью. И это «плёвое» заболевание сейчас совсем не на руку ни мне, ни Тони.

– Когда сбили жар?

– Ближе к восьми, – сообщает девушка, отводя от меня взгляд. – Температура поднялась около трёх ночи.

– Господи, – тихо шепчу я, наклоняясь ко лбу сына, и запечатлев на нём поцелуй, поглаживаю светлые волосы. Сиреневые веки спящего малыша медленно приоткрываются, произнося одно единственное слово, которое заставляет меня ощутить в себе водоворот чувств: – Мамочка?

– Мама тут, Энтони, тут, – выдавливая улыбку, проговариваю я, продолжая целовать его лицо и гладить по кудрям. – Мамочка с тобой, малыш.

– Не уходи, – просит он и обхватывает мою руку своими ладошками.

– Не уйду, – не подумав, быстро обещаю я, целуя теперь и его руки.

– Позовёте, если что-то будет не так! – подаёт голос медсестра, видя, что теперь действительно лишняя здесь. Не говоря ни слова и не спуская глаз с ребёнка, быстро киваю. Дверь негромко хлопает.

– Без тебя мне плохо, – обиженно говорит Тони, сжимая и разжимая свои пальцы вокруг моих рук.

– Мне без тебя тоже очень плохо, солнышко, – заглядываю в самые дорогие на свете голубые глаза, подмечая сонливость и усталость, скопившуюся в них. Мой ребёнок. Мой маленький ангел. Я должна тебя охранять, я должна тебя оберегать, но что я могу? Уходя, чтобы сделать лучше, я могу пропустить нечто настолько важное, что способно отнять у меня тебя! И как же мне разорваться между всем этим? Как вытерпеть, как выжить?

– У тебя что-нибудь болит? – озабоченно спрашиваю, нежно проводя свободной рукой по его щёчкам, и не теряя зрительного контакта.

– Головка, – не задумываясь, отвечает он, грустно смотря на меня растерянным взглядом.

– Ничего, малыш, ничего. Всё пройдёт, – наклоняюсь к его макушке и целуя её, разглаживаю нежную кожу под белокурыми кудрями.

– Где ты была?

– На работе, – отвечаю осторожно, но не задумываясь. Слова слишком быстро слетают с языка. И когда я научусь его контролировать?

– И ты пойдёшь на неё сегодня?

– Нет, зайчик, сегодня буду с тобой.

– Всю ночь? Весь день? – в глазах Тони такое неподдельное счастье, что мне становится до боли горестно за него. Он растёт один. Я прихожу и ухожу. Его жизнь – череда болезненных уколов, процедур, операций… Всё это он переживает внутри себя. Я всегда рядом во время наиболее сложных и болезненных процедур, но он прячется даже от меня. Видит, как горько мне, когда он показывает свою боль, и поэтому старается этого не делать. Он уже заботится обо мне. В то время как я пытаюсь хоть как-то добиться для него лучшей жизни. Работаю без перерыва, не сплю ночами, ем на завтрак кукурузные хлопья, и ни свет ни заря несусь в больницу. Он мой мир, центр моего мироздания. Каждый раз, заглядывая в эти голубые глаза, я представляю, как послушавшись своего парня, пошла на аборт и лишилась бы этого чуда. Нет, никогда бы не пошла. Жизнь ребёнка не стоит никаких денег. Если такое счастье уготовано судьбой, его нужно принимать, как бы ни было сложно. И я приняла. Он – неотъемлемая часть моего жалкого мирка. То, ради чего я живу и дышу.

– Да, малыш, всю ночь и весь день, – мягко повторяю я, пряча боль за вымученной улыбкой. Он же искренне улыбается, показывая ряд идеально белых молочных зубов. Помнится, такой же улыбкой улыбался мой отец. Милой, добродушной и естественной. Он был счастлив, видя, что счастлива я. И сейчас я понимаю, почему так происходило – он любил меня больше жизни. Любил любовью, которой любят своих детей и только. Став матерью, я испытала это в полной мере. Сейчас я знаю, что есть жизнь, которая намного дороже моей. Жизнь, которую я поклялась сохранить. И я это сделаю.

– Я принесла тебе сказки, Тони, – отпускаю его руки и тянусь к сумке, стоящей на софе, достаю оттуда небольшой томик с красочными иллюстрациями.

– Здорово! Ты прочитаешь мне что-нибудь?

– Всё, что захочешь, – улыбаясь, нежно треплю его по волосам, пытаясь, наконец, отойти от испуга, который в меня вселила Виктория. Позже нужно будет поговорить с доктором Маслоу. – Выбирай!

– «Принцесса на горошине», – мигом изрекает он, и я слегка удивляюсь такому выбору. Впрочем, сейчас у меня нет ни сил, ни желания оспаривать его решения. Если он хочет – я прочитаю. Всё, что угодно. Могу даже выучить наизусть и читать со сцены под бурные публичные овации. Все его желания, такие непосредственные и маленькие, которые присутствуют у каждого ребенка, я исполню.