СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ

Боган зоркими глазами стрельнул по коридору. Рука со сжатыми пальцами ткнула наобум.

– Здесь.

Про себя отметил: положение пальцев правильно.

Директор с глубоким чувством сказал:

– Большое спасибо вам, Павел Игнатьевич! Мы объявим вам благодарность в приказе.

Он с восхищением смотрел Богану вслед. Потом уборщице строго сказал:

– Вы даже представить себе не можете, Екатерина Ивановна, кто у нас работает. Когда-нибудь… – Он не закончил, ему показалось, что уборщица в будущее не верит.

А Боган, выйдя на улицу, хмыкнул.

"Благодарность… В приказе… – саркастически подумал Боган. – И все-таки я его подавил, – с удовольствием подумал он, – все-таки подавил. Правда, может быть, насчет отчества пережал? Нет! Не пережал. Все правильно, нужно подавлять. Подавил – тогда разговаривай. Вот и на работу могу не ходить – понимает, с кем дело имеет. Правда, этот Семен не такой жлоб, как другие. Как эта уборщица, например. Пусть зайдет – это даже лучше. Для отношений".

Посмотрел на небо, поежился:

"Зима? Ладно, это меня не касается".

Толкнул дверь. Войдя в комнату, зябко потер маленькие ручки – пальцы правильно. Потер уши.

"Холодно, черт возьми, на улице!" Посмотрел на холсты: да, это поразит, это современно. Подсознание плюс громадный интеллект. Научно и современно.

"Сухов-Переросток?" – тревожно подумал Боган.

"Нет! – Боган прянул ушами. – Нет!" Сложил надлежащим образом пальцы, посмотрел на них, посмотрел на холсты.

"Нет, главное, разбудить подсознание и интеллект. Я разбужу подсознание, Минкин разбудит интеллект. Сухов-Переросток авантюрист, – подумал Боган. – Что он может предложить? Чем может поразить? Авантюрист, – убежденно подумал Боган. – Нет, я не буду пускаться в авантюры, – решил Боган, – я научно добуду себе славу!" – и скрестил руки на груди.

5

Сухов-Переросток стряхнул снег и вошел в прихожую. Долго закрывал дверь. Сбросил на сундук казенный тулуп, вздохнул. В тусклом зеркале отразилось вогнутое лицо, ноздри, сонные глаза.

– Поспать бы, – сказал Сухов-Переросток, – хоть бы часика два.

Из коридора в мятой полосатой пижаме вышел отец.

– Отдежурил? – спросил отец.

– Как видишь.

– Поешь?

Сухов-Переросток иронически зевнул. Сверху посмотрел на отца, подумал.

– Подумаю, – ответил Сухов-Переросток.

– Об этом думать нечего, надо есть, – по-военному строго сказал отец. (Отец был военный.) – Думать надо о другом. Подумать стыдно – сторожем работает. До чего докатился! Сторож в гастрономе.

– Ну и сторож…

– Ну и… Не ну и, а сторож. Здоровый лоб с образованием. Почти с высшим. Пускай не кончил, но ведь почти… Интересную работу имел – выгнали… Стыд и срам!

– Оставь, – отмахнулся Сухов-Переросток, – оставь – устал.

Отец снял широкую пижамную куртку и стоял маленький, щупленький, в маечке. Сухов-Переросток иронически посмотрел на отца. Усмехнулся.

– Эх, не драл я тебя, – сказал отец, натягивая голенище, – не драл, а теперь поздно.

Он выпрямился и потопал блестящим сапожком.

– Ладно, – сказал отец, топнув другим сапожком, – иди ешь.

Сухов-Переросток болтнул головой, прошел в кухню. На газовой плите булькал кофейник. Он иронически посмотрел на кофейник. На все посмотрел иронически. Это все был быт, предрассудки. Сухов-Переросток презирал предрассудки. Стукнув клепаными брезентовыми брюками, сел.

– Устал, – устало сказал Сухов-Переросток, – докатился!.. Ха! Ради чего я работаю сторожем? – сказал с горькой иронией и снял со сковородки крышку. Втянул ноздрями куриный аромат.

"Поспать? – тупо думал Сухов-Переросток. – Если спать, то не успею. При отце ничего делать нельзя. В каких условиях приходится работать! А надо спешить: осталось два дня. Нужно срочно действовать, пока отец будет на службе. В каких условиях!" – скрежетнул зубами.

– Солдафон! – сказал он и посмотрел на дверь.

Отец, маленький, аккуратный, стоял в дверях.

– Солдафон! – оскорбленно усмехнулся отец. Он помолчал. Сел на беленький табуретик, подбоченился. Ему было рано на службу.

– Нет, не солдафон, – сказал отец, – я офицер. Подполковник. А вот кто ты? Неудавшийся художник? Сторож? Скажи, в чем твое призвание?

Сухов-Переросток иронически улыбался.

– Эх, распустила тебя мать, – вздохнул подполковник. Грустно помолчал. – Послушай, я тебе отец, я тебе добра желаю. Ты знаешь, я не хотел, чтобы ты был художником. Я их не люблю – богема. Ты поступил в училище. Ладно. Я переменил свое мнение. Думаю: бывают и приличные люди, члены Союза художников, есть народные художники, академики, некоторые преподают… Ну, в общем, люди как люди. Ты учился, я тебе помогал. Стипендию ты не получал – хорошо. Кормили тебя, одевали, я сам тебе кисти, краски покупал, этюдники по двадцать семь рублей дарил. Учился ты – еле тянул. Год не дотянул – выгнали. Ладно. Что дальше? Имел интересную работу по профилю. Интерьеры, это же твой профиль? Что получается? Выгнали. По сорок седьмой! Стыд и срам, за прогулы. Встать вовремя не мог. Полгода не работал. Наконец устроился. Кем? Сторожем. Позор! И я думаю, – продолжал отец, – что случилось. Был парень как парень. Занимался в авиамодельном кружке, в футбол играл, боксом занимался, а после этого училища…

– В футбол играют только бездарности.

– Дурак ты. Пеле что, по-твоему, бездарность?

Сухов-Переросток промолчал.

– Ты вот что, – раздраженно сказал отец. – Ты тут без меня черт знает чем занимаешься. Я знаю. Я тебе говорю: брось это дело, пока не поздно.

– Ладно, я тебя маршировать не учу.

– Моя служба не в маршировке заключается! – вскипел отец. – Это не царская муштра… Кх… Николаевское время… Кх… Я преподаватель, артиллерист…

– Послушай, – сморщился Сухов-Переросток, – что, это у тебя вместо зарядки по утрам?

Он попал не в бровь, а в глаз: у отца по утрам всегда было дурное настроение. Отец резко встал. Ему хотелось посмотреть на сына сверху вниз, но сын тоже встал.

– Ну, вот что, – сказал отец, – заруби себе на носу, я тебе говорю: ты свои занятия брось. Эти иностранные журнальчики, всякие сомнительные рукописи тоже брось. Я в своем доме нелегальщины не потерплю.

Ему не удалось посмотреть на сына сверху вниз, но последнее слово все-таки осталось за ним. Он четко, по-военному повернулся и по-военному вышел.

Сухов-Переросток, стукнув штанами о стул, сел. Стукнув по столу кулаком, сказал:

– Тупой солдафон!

И взялся за куриную ногу.

В прихожей хлопнула дверь.

"Ушел, – подумал Сухов-Переросток, – путь свободен".

Сделав длинными ногами три шага, он оказался в прихожей. Движения его были быстры и четки. Прежде всего на пол шлепнулся тулуп. С лязгом откинулась кованая крышка сундука. Длинные руки Сухова-Переростка выгребли из-под слежавшихся тряпок следующие предметы: большую консервную банку, шило и моток проволоки, плоскогубцы и механизм от будильника. Сгреб все в охапку и вынес на кухню. Сложил на стол и начал действовать.