Спартак Superstar
Шрифт:
– Листай книжку, братан, выбирай, че похавать. Я-то сытый, а те самое оно червячка заморить с дальней дороги... Че ты на меня-то гляделки вылупил? Ты в меню погляди! Тама устрицы-шмустрицы, лобстеры-жлобстеры, суши-уши, все, чего душе угодно. Усе есть, чего можно зъесть, хы-ы! Выберешь, кликнем Вовчика, он мигом обслужит.
Спартак вздрогнул – музыка грянула неожиданно. Повернул голову – на эстраде стояли битлы. Только Ринго сидел за барабанами. Джон приблизил губы к микрофону и запел очень чувственно, чисто по-русски:
– Цыганка с картами, дорога дальняя. Дорога дальняя, казенный дом...
Спартак
– ...Та-а-ганка, я твой бессменный арестант, пропали юность и талант... – тянули битлы хором. Вторя им, мелодично взревела медведица за окошком.
Лицо под ладонью мялось, как всегда. Обычно мялось. Пальцы отчетливо ощущали легкую небритость щеки, влагу зрачка, волосатость бровей.
– Брателла, ты че? Че тя так ломает, а? Глянь – сплошь ништяки кругом! Кончай колбаситься и кайфуй на здоровье...
– Довольно! – Ладонь, перестав мять лицо, шлепнула по столу. Подпрыгнули фарфоровая тарелка и серебряные приборы. Холодные глаза Спартака сфокусировались на мясистой переносице амбала напротив. – Объясни, кто ты такой, где я и... И какого хрена, япона мать?!.
– Тю-ю... – собеседник растянул слюнявый рот до ушей. – Не признал меня, брат? Я ж Петя! Петька Потемкин, вспомнил?
Спартак недоверчиво насупил брови. Глаза его сузились на секунду, брови подпрыгнули, и глаза округлились. А ведь и правда – Петька! По кличке «Броненосец Потемкин». Когда-то, не сказать, чтобы друг, но приятель, и близкий, по тусовке восточных единоборств. Когда-то, в начале 90-х, они приятельствовали. В тогдашней тусовке. Тогдашние тусовочные недруги втихаря обзывали Петьку «Прыщем». У него тогда вся морда краснела от прыщиков. Особая примета – прыщи – исчезли с Петькиной морды, поэтому и не узнал Спартак старинного приятеля.
Тусовка – субстанция текучая. Потемкин сгинул неизвестно куда, кажется... Кажется, в 93-м. Кажется, кто-то как-то трепался, мол, Броненосец подался в бандиты. И, кажется, Спартак в это поверил.
Петя тренировался по школе «Кёкусинкай». Броненосец, помнится, боготворил японца корейского происхождения Ояму, отца-основателя «Школы Окончательной Истины», знаменитого поединками с быками, которым садист Ояма отшибал рога и ломал хребты в целях саморекламы. Супержесткая до идиотизма школа карате соответствовала и характеру, и уму Петра Потемкина, и его бычьей мускулатуре. Среди тусовщиков Петька прославился тем, что однажды явился на семинар к заезжему китайцу и опозорил иностранного инструктора «тайдзи-цюань», сломав тому два ребра одним незатейливым ударом в честном, что важно, устроенном по обоюдному согласию, поединке.
– Че, брат? Признал дружбана Петьку?
– Здравствуй, Броненосец.
– Ну-у слава богу! Меня, понимаешь, попросили тебя встретить по-людски, я, вишь, и сочинил кабачок с бабами, с музычкой и с солидным халдеем. Нравится? Хы-ы!.. А помнишь, как мы с тобой в Парке культуры пиво пили? Помнишь, как мы у Тадеуша в зале бились? Ты мне, чертяка, тогда чуть зуб не выбил! А я те, хы, коленку зашиб. А после, помнишь, мы пошли в парк пивко сосать, режим нарушить. Ты, хы, дотудова еле дохромал,
а меня мусора стопорнули, документы проверили и загомонили, типа, не похожий я на фотку в паспорте. У меня, помнишь, губищу, тобою разбитую, разнесло на полрожи... Ии-э-эх, веселые времена были!.. Брат, а может, пивка? Вовчика свистнем, он мигом организует! Ну их, лобстеров-жлобстеров, икру-шмукру, закажем воблы и пива! Много! А потом в баню с бабами. Они на все готовые, только свистни.– Погоди, Петя. Не гони. Не съезжай с темы. Объясни, где я... то есть – где мы? Я умер?
– Тьфу на тебя! Скажешь тоже – умер! Живехонек ты, брателла. И я тож, тьфу-тьфу-тьфу, на здоровье не жалуюсь. Рановато нам, Спартакушка, на тот свет... Эй-й! Лабухи! Сколько можно «Таганку» пилить?! На бис петь вас не просили, волосатых. Давай, заводи «Песню про зайцев».
Поль кивнул понятливо, дернул струны, Джорж вдарил по клавишам, Ринго по барабанам, Джон запел:
– В темно-синем лесу, где трепещут осины...
– Петя, признайся – вокруг нас, по типу, виртуальная реальность?
– Я балдею! – Петя, изобразив лицом восхищение, схватился за графин с водкой. – За это надо выпить! – Свободной рукой, костяшками пальцев Петя постучал себе по лбу. – За твою башку, за башковитость твою надо по полной.
– Я пить не буду. Виртуальную ханку я пить отказываюсь.
– Обижаешь?
– Не съезжай с темы. Объясни, почему я без всяких истерик тру тут с тобою базары, вместо того, чтобы трахнуться в обморок от сильнейшего стресса, который обязан давным-давно сжечь все мои нервы к ядрене фене?
– Держите меня четверо! Это ж надо, а? Сам допер, что он под успокоительной наркотой сидит! Это ж какая голова у пацана! Золотая! За твою башковитость, братан, – и Петя влил в себя махом стопку. – Ух-х, х-хорошо пошла!.. Брат, я те одну умную вещь скажу, только ты, чур, не обижайся. Эт, вокруг, ни шиша не эта, как ты ее обозвал?
– Виртуальная реальность.
– Во! Не она это. Эт, понимаешь, другая... Как, бишь, ее?.. Забываю всю дорогу... Название на рыбу похоже...
– Какую рыбу?
– Дешевую. Моя бывшая, земная, котяре нашему всю дорогу такую брала... Вспомнил! Ментай! Эт, вокруг, по-научному говоря, ментальная реальность. В ей все, че закажешь – реальнее живого. По твоему вкусу и без всяких напрягов, реально. Навык, ясно, нужен, чтоб райскую жизнь выстраивать, но, раз я в этом деле поднаторел, дык, и ты, ясное дело, еще скорее научишься, с твоей-то, брат, башкой из золота.
– Петь, а можно этот рай убрать на минуточку?
Беззаботно пьяненькое выражение будто волной смыло с раскрасневшегося лица Броненосца.
– Уверен? – спросил Петр неожиданно трезвым голосом. Абсолютно трезвым. Сурово спросил, серьезно.
– На все сто, – твердо ответил Спартак.
– Хы-ы... – Броненосец улыбнулся уголком рта, пряча глаза, такое впечатление, что смущаясь. Хотя смущение и Петька – понятия несовместимые. Во всяком случае, в прежней жизни он ни разу не видел смущенного Броненосца. – Оно тебе надо, брат?
В тихом голосе Потемкина отчетливо слышался стон безнадежно больной надежды.
– Надо, – произнес Спартак с нажимом, будто гвоздь вбил в гроб умирающей надежды Петра Потемкина.