Спартак. Бунт непокорных

Велев пересчитать тела, я отправил гонца к проконсулу Лицинию Крассу с вестью о том, что мы убили двенадцать тысяч триста рабов, что только двое погибли от раны на спине, а другие и не пытались бежать, но сражались кольями против наших щитов, дротиков, копий и мечей.

Тогда я решил, перед тем как продолжить охоту, сделать передышку на несколько дней. Работы по обустройству лагеря только начались, когда проконсул сошел на берег со своим эскортом, знаменами и значками.

Он хотел посмотреть на поле сражения, на изрубленные тела, на красные воды озера. Он приказал подробно рассказать о битве. Я повторил то, что уже писал ему: эти рабы, как он, впрочем, и предвидел, были выносливыми и озверевшими, и требовалось несколько римских воинов, чтобы справиться с одним из них. Но это уже не войско, а отдельные шайки. Потребуется время, чтобы уничтожить их, но они никогда не смогут ни угрожать Риму, ни подвергнуть республику опасности.

— У меня всего несколько дней, чтобы сделать это! — воскликнул Лициний Красс.

Он схватил меня за руку и быстрым шагом направился вдоль берега, отпихивая тела ногами или ступая прямо по ним.

— Я хочу — ты слышишь, легат? — покончить со Спартаком раньше, чем легионы Помпея и те, что придут из Фракии во главе с Марком Варроном Лукуллом, успеют сунуться в эту войну. Я начал ее. Я раздробил армию Спартака! И я хочу пожинать плоды того, что уже сделано.

Он остановился и посмотрел мне в лицо.

— То, что ты сделал здесь, Фуск Салинатор, — он указал на берег и на тела рабов, — показывает, что мы быстро справимся с ними. Я думал, что Спартак может угрожать Риму…

Он пожал плечами.

— Когда ты разбудил меня на рассвете тем утром, чтобы сообщить о побеге, это было похоже на кошмар. Я подумал, что никогда не смогу уничтожить их в одиночку.

Он с ненавистью пнул одно из тел.

— Разумеется, Гай Юлий Цезарь посоветовал мне написать Сенату, чтобы тот отправил нам на помощь легионы Помпея и Варрона Лукулла. У него тут свой интерес. Но твоя судьба, Фуск Салинатор, связана с моей. Так продолжим же погоню без промедления! Солдаты — это железо, которое нужно ковать, пока оно горячо. Без отдыха, без остановки. Эта победа еще не означает конец войны, Фуск! Скажи центурионам и солдатам, что я раздам им земли, после того как они убьют или поймают Спартака.

Он сжал мне руку.

— Вперед, легат! Еще одна такая победа — и ты будешь идти рядом со мной во время моего триумфа в Риме!

60

Я повиновался проконсулу Лицинию Крассу и приказал легионам отправиться в путь. Ни один солдат не возразил мне, несмотря на одолевавшую их усталость. Напротив, все вспомнили о казни каждого десятого, а я не мог забыть смерть легата Муммия.

Я хотел положить следующую победу к ногам Красса как взятого в плен мятежника.

Несколько раз мне казалось, что достаточно протянуть руку, велеть когортам и центуриям ускорить шаг, а кавалерию пустить в галоп, чтобы нагнать этих псов, которые направлялись к Брундизию, чтобы сесть на суда, пересечь Адриатическое море и попасть во Фракию.

Я видел пыль, поднимавшуюся в прозрачное небо на их пути.

Я послал разведчиков, но они вернулись ни с чем. Шайка исчезла, рассыпалась по садам и лесам и немного погодя, мы встретили авангард легионов проконсула Фракии, Марка Варрона Лукулла, который только что высадился на Брундизии.

Значит, эта дорога для рабов Спартака была перекрыта.

Я сообщил об этом Крассу. В ответ он настойчиво требовал, чтобы я опередил легионы Лукулла. Победа должна принадлежать ему, Крассу. Я должен направиться к порту Петелии на Ионическом море, где Спартак собрал свое войско.

«Не оставлять в живых никого, кроме Спартака. Я хочу посадить его в клетку и показать сенаторам и народу Рима в день моего триумфа», — писал проконсул.

Легат, скажи своим легионам, что они должны победить или погибнуть!

Тогда мы пошли к Петелии и морю, которое я несколько раз видел с высоты холмов. Оно было таким же голубым, как небо.

Дорога, которой мы держались, вилась между двумя обрывистыми склонами, и море исчезло. Мы оказались в ущельях Бруттия.

В нескольких сотнях шагов впереди я видел последние ряды войска рабов и велел легионам поторопиться. Центурионы приказали бить быструю барабанную дробь, громко зазвучали трубы. Казалось, в рабов уже можно попасть дротиками.

Но я не смог ухватить ничего, кроме пустоты.

Беглецы словно испарились. Может, они вскарабкались по склонам ущелья и укрылись на вершине горы?

Жара в ущелье была изнуряющей, а воздух таким плотным, что его, казалось, можно было резать. Я слышал учащенное дыхание солдат, которые после бега едва тащились, опустив голову. Видел побагровевшие лица ликторов.

Я понукал коня, чтобы он ускорил шаг.

Внезапно, как поток грязи, волна рабов обрушилась на нас, под предводительством всадника в развевающемся красном плаще, в котором я узнал Спартака.

Нас окружил лай этих разъяренных псов, отдававшийся эхом в ущелье. Со склонов покатились глыбы, со всех сторон падали камни, смертоносный град, который обрушивался на шлемы и латы центурионов и сшибал с ног людей, большая часть которых и так уже была в крови.

Ликторы погибли, и я видел, как на меня кинулись десятки рабов с криком: «Легат! Легат!»

Мой конь рухнул на землю. Мне удалось удержаться на ногах, держа врага на расстоянии, но рабы не боялись смерти. Место тех, что я убивал, тотчас же занимали новые.

Рогатина вонзилась мне в плечо, и я почувствовал, как теплая кровь потекла под броней по моей груди.

Я отступил. Центурионы и солдаты бросились назад. Удар меча пробил мои доспехи, и я упал.

Час смерти пробил.

Я увидел огромную тень, загородившую небо.

Надо мной стоял конь. Склонившись к его шее, Спартак направил на меня копье.

— Я во второй раз оставляю тебе жизнь, — крикнул Спартак. — Помни о клятве!

Он оттолкнул рабов, которые готовились убить меня.

Один из них метнул копье, я почувствовал, как оно вонзилось мне в шею. Я успел увидеть, как Спартак сразил этого человека мечом.

Я почувствовал, как меня подняли и понесли. Я узнал голоса центурионов.

Крики и звон оружия смолкли, и небо надо мной исчезло.

61

— Я видел, как Спартак во второй раз спас жизнь легата, — сказал Курий.

Он говорил медленно, приглушенным голосом, наклонившись вперед, будто готовый с минуты на минуту упасть, так велики были его уныние и усталость.