Спасатели веера

— Зипун, — позвал Никита мысленно своего диморфанта, — закрой меня во всех диапазонах энергий, каких только можешь.

Живой скафандр отреагировал мгновенно.

Никите показалось, что его спеленали по рукам и ногам, по коже прокатилась волна огня, голову сдавило, внутри нее забились, зашептали сотни чужих голосов, сознание помутилось… чтобы тут же восстановиться. Голоса исчезли, голова прояснилась. Диморфант не разговаривал с хозяином на его языке, да и мыслил по-своему, используя чужой ассоциативный ряд, но все же дал понять, что приказ исполнил: на миг Сухов ощутил себя вмурованным в металлическую гору, не поддающуюся никаким воздействиям ни снаружи, ни изнутри.

— Ну? — заинтересованно поднял брови Такэда.

— Н-нормально, — ответил Никита. Но ответ этот инженер прочитал по губам, голоса слышно не было.

— Ты чего?

— Я тебя не слышу.

— Как не слышишь?!

— А-а… Зипун, звук можно. А теперь?

— О'кей.

Друзья с некоторым усилием прервали отдых и потопали в распадок, мимо болота, к лесу. И через полчаса нарвались на засаду.

Сначала послышался свист, от которого у путешественников заложило уши. Хорошо, что диморфанты уже приспособились к мировосприятию своих хозяев и, выяснив пределы их выносливости и выдержки, вовремя среагировали. Через несколько секунд свист как бы раздвоился: первая его тональность стала уходить в ультразвук, а вторая перешла в рев и поднимающийся вой, отчего завибрировала земля и все, что на ней росло и стояло. Инфразвук был настолько мощен, что земля не выдерживала, трескалась, а стволы сухих сосен лопались, как фарфоровые. Когда неведомая стихия достигла ураганной силы, Такэда сообразил, в чем дело.

— Кажется, нас встречают братья Соловьи, — прокричал он на ухо Никите. — Дети Соловья-разбойника, Инф и Ульт.

— Если бы засечь, где они расположились…

— Это просто. Видишь, рябь идет по траве и кустам? Как бы веером расходится. А они где-то в углу веера, свистят в одном направлении.

— Теперь вижу. — Никита одним усилием, хотя с видимым напряжением, вогнал себя в стресс. Голова его на мгновение оделась в сетчатый ореол голубоватого свечения, которое как бы втянулось в глаза и уши. А затем едва уловимым броском он послал оскеп — копье Бабы Яги в цель, находящуюся никак не меньше чем в двухстах метрах.

Рев стих как по волшебству, послышался слабый крик, после которого прекратилась и ультразвуковая атака. Из кроны могучего дуба на взгорке вывалилось что-то белое, затрещало валежником, из кустов раздался гнусавый голос:

— Эй, витязь, не балуй, мы сдаемся!

Подойдя ближе, путники разглядели огромного косматого мужика с усами и всклокоченной бородой, одетого в полосатую длинную рубаху без пояса и кожаные штаны с бахромой, из которой высовывались мосластые босые ноги примерно пятидесятого размера. Руки у мужика были также мосластые, с лопатообразными ладонями, в каждой из которых уместилась бы человеческая голова. Лицо мужика стоит описать особо. Широкое, корявое, как сосновая кора, оно создавало впечатление, что этот человек когда-то побывал в катастрофе. Глаз на нем почти невозможно было отыскать: были они величиной с вишню и сидели так глубоко, словно для них специально сверлили дыры. Нос был не просто уродлив, он состоял из множества бугров и походил на кап — нарост на стволе дерева, а губастый рот не могла спрятать даже густая борода — настолько он был широк.

— Ты кто? — спросил мужик, ощерясь, показав великолепные, крупные белые зубы. — По платну вижу — не рядович [59] , витязи сюда не захаживают без надобности.

— Я вой [60] , — сказал Никита коротко. — А это…

— Меченоша, — подсказал Такэда. — А вы Ульт? Может быть, Ультр?

Сверху, с дерева, раздался рык и хрип, дуб затрясся, с него посыпались мелкие ветки. Мужик задрал голову, крикнул тонким голосом:

— Слезай, не охотник это.

59

платно — одежда, рядович — простолюдин (др.-рус.).

60

воин.

— Пуффай оффеф фыфаффиф, — раздался мощный хрипящий бас, что переводилось так: «Пущай оскеп вытащит».

— Наколол ты его, вой, — с укоризной сказал бородатый Ульт. — Чо ж сразу не признался? Сказал бы заветное слово, мы бы и свистеть перестали, чай, не враги себе.

Никита повел плечами, глянул на дуб, подумал и начал взбираться по стволу вверх, услышав вопрос Такэды:

— А какое заветное слово надо было сказать?

— Будто не знаешь, — ответил Ульт. — Россич идет! Мы россичей не трогаем, бьются они больно.

Никита достиг развилки и обнаружил на ней второго мужика, как две капли воды похожего на первого, разве что в полтора раза крупнее. Рот у него напоминал разверстую пасть бегемота.

Копье Ягойой, пущенное рукой танцора, попало ему в рот и пригвоздило левую щеку к дубу, так что он не мог пошевельнуться, не то что разговаривать или свистеть.

Никита выдернул копье, и братец Ульта мешком свалился вниз, взревев, как самолетный двигатель на форсаже. Копье слегка серебрилось, теплое и сухое, без следов крови, и Никита подумал, что это оружие также относится к разряду самонаводящихся и очень опасных, как шиххиртх и вардзуни. Спустившись с дуба, он отдал копье Такэде, глянул на братьев Соловьев. Оба как по команде перестали шипеть, реветь и плеваться и уставились на танцора. Инф держался за щеку, но уже было видно, что рана его затягивается прямо на глазах.

— А ну отвечайте, по чьему наущению вы тут нападаете на добрых людей?! — грозно насупил брови Сухов.

Братья переглянулись. Инф сплюнул, а Ульт застенчиво прошепелявил:

— Да мы сами по себе, под тиунами не сидим. Раньше здесь торунь-дорога была, да заколодела, никто за Порубежье не ходит, даже витязи Яросвета.

Теперь уже переглянулись путешественники.

— Мы как раз его и разыскиваем.

— Так чо его здесь-то искать? Он в Древлянске, в стольном граде живет, за Огнь-рекой, далеко от Порубежья. — Порубежье? — заинтересовался Такэда. — Между чем и чем рубеж-то?

Ульт, который был гораздо разговорчивее своего жуткого двухметрового — что по росту, что в плечах — братца, озадачился:

— Так ить известно, меж чем, — меж Мировой Язвой и Великой Руцией.

— Что еще за Мировая Язва?

Ульт озадачился еще больше, схватился за бороду, хотел что-то добавить, как вдруг перед его носом из-под земли вырвалась тяжелая черная стрела и с гудением ушла в небо.

Братья замерли, побелев как полотно, и, ни слова не говоря, дружно бросились наутек, в лес, только кусты трещали под ногами. Исчезли.

— Видать, хорошо знакомы с этим подземным стрелком, — задумчиво проговорил Такэда, — раз так реагируют на стрелы. Может быть, он их предупредил, чтобы не болтали лишнего?

— Эта стрела предназначалась не для них, — нахмурился Никита, поглядывая то в небо, то на дыру в земле. — Спасибо Зу-л-Кифлу за предупреждение, если бы не он — стрелок не промахнулся бы.

— Почему?

— Потому что мы заэкранированы изнутри, и лоцировать нас стало трудней. — Никита снова глянул в небо. Такэда проследил за его взглядом и увидел в фиолетовом, с белесыми прожилками, небе плывущую кругами черную точку.

— Орел, что ли?

Сухов не ответил, заторопился.

— Айда отсюда, предчувствие у меня… нехорошее. Дойти бы до Огнь-реки.

Но дойти они не успели.

Сначала их задержало странное болото, накрытое слоем зелено-синих испарений. Издали оно казалось настоящим туманным морем, заполненным таинственным движением и жизнью. Берега у него были не просто топкие, но вообще полужидкие, непроходимые, хотя с виду и казались сухими, и затягивали путников, как зыбучие пески, несмотря на плащи Бабы Яги. Пришлось обходить болото изрядным крюком, который вывел их прямехонько на старую, некогда покрытую крупным булыжником, дорогу, идущую ниоткуда — из болота и уходящую в никуда — в такое же болото. А по дороге двигалась навстречу необычная процессия: десятка три-четыре старцев, одетых в холщовые серые плащи-рубища и ведомых согбенным горбатым стариком, заросшим по брови седым волосом. В руке старик держал отсвечивающий инеем посох, нащупывая им дорогу.