Спасение челюскинцев

Он приобрел газету и на мгновение представил полярную ночь, мороз, пургу. Ему сделалось не по себе.

Ошибки не было — «Челюскин» и в самом деле утонул.

Михаил Васильевич вспомнил недавний разговор со Слепневым.

Выполнив обратный рейс в Москву, он тотчас же двинулся к начальнику трансавиации с просьбой направить его на выручку челюскинцев.

Начальник трансавиации — стройный и спортивный мужчина в летной форме — показал на кресло, а сам стал прохаживаться по кабинету взад-вперед. Прямо в кабинете с потолка свешивались гимнастические кольца.

Начальник снял китель, спрятал его в шкаф, потом подпрыгнул и повис на кольцах.

— Я в курсе дела, — сказал он, — знаю цель твоего визита.

Михаил Васильевич промолчал: чего ж тут говорить, если начальство «в курсе».

— Самолет хорошо подготовлен? — спросил начальник и ловко подтянулся.

— Хорошо. А рейсы с матрицами газеты «Правда» показали, что даже отлично. Трубопроводы систем не замерзают, в кабине тоже не очень мерзнешь.

— Хорошо.

Начальник сделал гимнастический уголок.

Водопьянов подумал: «Ну, все в порядке».

А еще он подумал, что надо, пожалуй, и себе устроить гимнастические кольца: авиатор всегда должен быть в форме.

— И ты хотел бы участвовать в спасении челюскинцев? — спросил начальник и стал раскачиваться.

— Затем и пришел.

— Но это решаю не я, а правительственная комиссия.

— Ведь к челюскинцам иначе не доберешься, кроме как на ероплане. При чем тут комиссия? Дайте приказ — и я его выполню.

— Сколько человек на льдине?

Начальник сделал соскок и подошел к Водопьянову.

— Сто четыре.

— А будет сто шесть. И самолет сломаешь, и сам покалечишься. Тогда и тебя придется спасать. Если, конечно, при посадке на торосы не угробишься. А я пойду под суд за легкомыслие.

— Не сто шесть, а сто пять! — огрызнулся Водопьянов. — Я полечу на лед без механика.

— До свидания, товарищ Водопьянов. Вам позвонят и дадут задание на вылет. Куда надо. Советую вам и впредь соразмерять свои желания и силы.

Водопьянов вышел из кабинета.

«Черт знает что! — мысленно ворчал он. — Мой самолет переоборудован. Приемник воздушного давления не замерзает в полете, приборы почти не отказывают… А полетят другие на неподготовленных машинах. Ну так что же с того, что полеты на Чукотку были неудачны. Надо же кому-то лететь!»

На другой день он получил задание: в Каспийском море унесло на льдине охотников за тюленями и лошадей, надо спасать.

«Ну что ж, — подумал Водопьянов. — Надо и этих спасать. А как же лошадей вывозить?»

Думая о лошадях, Водопьянов вспомнил свое крестьянское детство, ночное, лошадей.

«Надо, надо спасать лошадок», — сказал он себе.

Почти одновременно с заданием полета на Каспий пришла бумага из газеты «Правда». Просили позвонить.

— Зайдите в газету, — сказали ему, — вас премировали.

— За что?

— За матричные рейсы. Вы сделали полезное и нужное дело. Газеты благодаря вам выходили одновременно в Москве и Ленинграде.

— Странно. Я просто выполнял задание. Зайду, конечно.

В редакции, уже получив премию, Водопьянов разговорился с журналистами и сказал, между прочим, что хотел бы лететь на льдину, да начальство не позволяет: считает, что большой риск.

— А ну-ка, Миша, диктуй письмо в правительственную комиссию, — сказал ему бойкий и шустрый, как большинство газетчиков, журналист. — Только укажи, что ты есть ударник «Правды». Ведь ты есть ударник? Вот и премию получил за ударный труд. Ведь ударник?

— Ударник, — неуверенно произнес пилот и смутился: он чувствовал себя самозванцем.

Рядом с ним, громадным и широкоплечим, все газетчики казались представителями какой-то другой, более мелкой породы.

Появилась маленькая и изящная стенографистка и записала продиктованное Михаилом Васильевичем.

— «Самолет мой готов для полетов на Север, могу вылететь в любую минуту», — закончил он свое послание. — А что такое — правительственная комиссия? — спросил он. — Я ведь не в курсе дела. Только что из рейса.

— Ну как же! На следующий день после гибели судна была создана комиссия для оказания помощи челюскинцам. Возглавляет ее зампредседателя Совнаркома СССР сам товарищ Валериан Владимирович Куйбышев.

— Ого! Неужели?

— Мобилизованы все виды транспорта. На Чукотке мобилизовали около тысячи собак. Готовятся самолеты, аэросани, дирижабли, «Красин» ремонтируется ударными темпами и пойдет на Чукотку через Атлантику и Панамский канал.

— Понятно, — сказал Водопьянов, выслушав маленького кудрявого журналиста. — И все-таки я думаю, что дирижабли, аэросани и даже «Красин» — это не серьезно. Расходы большие, а толку — нуль. Через торосы на санях не пройдешь. Дирижабли еще надо доставить на место, собрать, надуть да еще и ждать безветренной погоды. А на Чукотке ветры никогда не утихают. А где он, то есть дирижабль, будет отстаиваться? Его ведь в сарай не запихнешь. Только еропланы могут быть использованы в этом деле.

— Между прочим, Миша, — кудрявый журналист поглядел на Водопьянова насмешливым взглядом, — каждый хвалит свой транспорт и ругает все прочие, приводя вполне разумные доводы в свою пользу. Не ругают только собак. Лающий транспорт, пожалуй, и в самом деле самый надежный.

— Ладно. Молчу. Словами можно доказать все, что угодно, вы правы. А надо делами. До свидания, товарищи! Надо отоспаться перед полетом на Каспий. Задание. Там тоже люди. И лошади. Эх, лошадки, лошадки!

В два часа ночи его подняли с постели телефонным звонком.

— Завтра в десять утра товарищ Куйбышев вызывает вас в Совнарком, — сказали ему.

— Утром я в наряде на Каспий, — пробормотал Водопьянов, просыпаясь окончательно.

— Нам это известно. Туда полетят другие летчики. Не забудьте, ровно в десять в Кремль.

— Есть! — ответил Михаил Васильевич. И уже до утра не мог уснуть.

Войдя в кабинет Куйбышева ровно в десять часов, еще толком не видя, кто перед ним, он доложил:

— Пилот гражданской авиации Водопьянов прибыл по вашему приказанию.