Спасение челюскинцев

В этот день, однако, вылететь не удалось: вылетели 12 апреля, заправив не только основные и дополнительные баки, но и все емкости, которые удалось отыскать на Северном.

Судя по расчетному времени полета, Ванкарему давно следовало бы показаться, но он словно в воду канул.

— Ну, прямо заколдованное место, — сказал Водопьянов механику через переговорную трубу.

— Может, не долетели еще?

— Боюсь, как бы не перелетели.

И тут Водопьянов увидел далеко внизу собачьи упряжки и людей. Их освещало низкое солнце. Тени от собак были длинноноги, как жирафы.

«Вот у кого и спросим», — решил он и, удерживая ручку управления ногами, написал в блокноте: «Махните рукой в сторону Ванкарема».

Потом положил записку в «вымпел» — трубочку, на которой длинная бичева и флажок, и выкинул послание в форточку.

Получив вымпел, люди замахали руками в ту сторону, откуда Водопьянов только что прилетел.

— Ну вот, а ты споришь! — сказал он механику, хотя тот и не думал спорить.

— А что это за люди? Кто они?

— Челюскинцы! — осенило Водопьянова. — Точно, это они! Их уже вывезли. Они выбираются в Провидение, на корабль.

— Тоже не близок путь, — отозвался механик, — если на собачках.

— Вот мы им и поможем.

Через несколько минут возник Ванкарем. При заходе на посадку Михаил Васильевич увидел в воздухе краснокрылый глянцевитый самолет с буквами М8 на синем фюзеляже.

«Слепнев!» — догадался Водопьянов. Думал покачать крыльями — «поздороваться», но передумал: «Некогда!»

Погода стояла хорошая.

Совершив посадку, он вместе со встречающими освободил аэроплан от всего лишнего и высадил механиков, так как собирался лететь на лед один.

Бабушкин, начальник Ванкаремского аэродрома, дал Водопьянову компасный курс на лагерь и пояснил:

— Увидишь черный дым — это и есть лагерь.

— Что с Дорониным?

— Слетал на лед, вывез нескольких человек. Сейчас ремонтируется. Вон его самолет.

— Ну, пока!

Водопьянов произвел взлет.

Теперь он был один в бескрайнем небе. И под ним простирался бескрайний океан.

Во время полета он изредка поглядывал вниз и видел только сплошное нагромождение льдов.

«Лучше вообще не смотреть за борт. Смотри не смотри — толку нуль. Главное сейчас — долететь. Вот и все. Поэтому ни о чем постороннем думать не надо. Все прочее — от лукавого».

Он стал глядеть на горизонт, где должен показаться черный дым. Но дыма не было. Глаза Водопьянова слезились от напряжения. Он морщился, закрывал глаза, таращился. И вдруг — долгожданный дым.

Водопьянов крикнул: «Ура!» Ну, разумеется, он бы промолчал, если б был не один. Несдержанность он считал распущенностью, а распущенность — мать всех пороков.

Посадку на «аэродром» он произвел мастерски. Первым его встретил капитан Воронин.

— Вот молодец, товарищ Водопьянов. Я выиграл пари.

— Что за пари, Владимир Иванович?

— Я ставил на то, что ты долетишь. Ведь долетели не все…

В этот день Водопьянов совершил два рейса и вывез семь человек.

А тем временем на самолете Анатолия Васильевича Ляпидевского навешивали новый мотор в полтонны весом, доставленный к месту вынужденной посадки «лающим транспортом», то есть на собаках. Работа шла круглосуточно.

Галышев и его механики разбросали уже полмотора, чтобы произвести замены и устранить дефекты. Будь оно все неладно! Вышел из строя насос в самое неподходящее время.

Американские газеты опять поторопились — так уж там принято — и поместили некролог о Шмидте.

Доронин занимался ремонтом лыжи на своем «юнкерсе».

Борис Пивенштейн несся на собаках за бензином и запчастями. На одной фактории женщина, приемщица пушнины, поприветствовала его:

— Еттык!

— Здравствуйте.

— Так вы — русский? — удивилась женщина.

— Конечно. А что такое?

— Поглядитесь в зеркало.

Лицо Бориса было черным от загара и грязи.

— Ничего. Сейчас помоемся и поедем дальше.

— Ни в коем случае нельзя мыться перед дорогой — обморозитесь. А если остановитесь, можно истопить и баньку.

— Спасибо. Я бы с удовольствием попарился, да надо ехать дальше. Надо спасать челюскинцев.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

НА ЛЬДИНЕ осталось шесть человек. Если начнется подвижка, аэродром сломает. А шесть человек вряд ли сумеют подготовить новую посадочную площадку.

В эту ночь в Ванкареме никто не спал. Бабушкин оделся и пошел на аэродром, поглядывая то на часы, то на восток.

«Смогут ли выбраться своим ходом шесть человек, вымотанные за два месяца жизни на льдине? И как раз тринадцатое число. Тринадцатого февраля утонул «Челюскин». Невезучее число. А почему, собственно, тринадцатое число считается невезучим?»

Бабушкин обошел весь аэродром.

На востоке, едва отступив от лилового горизонта, засветилась бледно-розовая полоса…

На льдине тоже никто не спал. Стоял тихий, прозрачный вечер, светились звезды. Только лед иногда потрескивал.

Впрочем, падало давление, и вот-вот мог подняться ветер. Если задует, начнется подвижка, тогда…

— Где же теперь наш любимый метеоролог по кличке Погодов? — спросил Кренкель. — Наверное, уже несется на собаках в бухту Провидения.

— И без него ясно, какая будет погода, — отозвался капитан Воронин.

— Какая?

Воронин промолчал.

Все шесть человек собрались в штабной палатке.

Остались исполняющий обязанности начальника экспедиции Бобров, капитан Воронин, боцман Загорский, начальник «аэродрома» Сандро Погосов и два радиста — Серафим Иванов и Эрнст Кренкель. Да, еще остались восемь собак.

— До сегодняшнего дня погода была неплохая, — вздохнул Воронин. — А до чего же сейчас хорошо на материке! Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточки… значит… летают. Добраться бы до материка. Только бы добраться.

— И что бы вы стали делать на материке? — спросил Кренкель.

— Тотчас же пойду в управление и попрошу, чтоб мне дали…

— Отпуск?

— Да нет. Я попрошу, чтоб мне дали «Садко». Вот это — ледокол! На этом ледоколе можно многое сделать…

Капитан, мечтая о «Садко», вышел из палатки. Было слышно, как он принюхивается к ветру.