Спасение

— Эта угроза чуть не оторвала Деллиану руку!

— Ничего подобного. Они всего лишь наносят глубокие царапины. Крови много, а серьезного вреда нет.

— Вы нас напугали до жидкого дерьма ради мотивации? Гады!

Александре подсело к ней и обняло за плечи. Ирелла сердито стряхнула чужую руку.

— Нет. От вас не хочу. Мы вам доверяли, считали почти за родителей. А вы нас предали.

Она утерла глаза, сдерживая слезы.

— Я скорей умру, чем вас предам, — отозвалось Александре. — Может, биологически я и не родитель вам, но люблю не меньше.

Ирелла покачала головой.

— Родители бы так не сделали. Никакие.

— Мы все, добровольно оставшиеся позади, когда наши семьи отбыли в поисках безопасности на кораблях поколений, знали, что будем страдать — вот так страдать, — воспитывая вас, — тихо проговорило Дженнер. — Мы пошли на эту жертву, потому что не только любим вас, но и верим в вас. Ваша судьба — стать нашим спасением.

— Мы вам не спасение. Мы — покорные солдаты, — сказала, как сплюнула, Ирелла. — Зачем вы вообще нас рожали? Чем были плохи гендес–дистанционки?

— Ради тебя, Ирелла, — тихо ответило Александре. — Ты причина всему.

— В каком смысле?

— Гендесы умны, быстры, но изначально ограниченны — в воображении, в интуиции. А ты нет. Ты — человек.

— Глупости. Умом я уступаю гендесу. Каким бы большим ни вырос мой мозг, мне с ними никогда не сравниться.

— В абсолютной скорости обработки данных — верно. Но Тьюринги, как любая технология, рано или поздно выходят на плато. Для них не существует «следующего уровня». Одиннадцатой генерации не будет.

— Я — не следующий уровень эволюции! — воскликнула Ирелла. — Наоборот. Я — атавизм, бинарный человек. Вам нужны были такие люди — мальчики, — потому что мы агрессивны, как примитивные существа.

— Да, мальчики понадобились ради агрессивности. Нам, омни, не достичь такого уровня тестостероновой воинственности — во всяком случае, устойчивой — из–за смены фаз. А им постоянный мужской пол дает величайшее преимущество, каким может обладать человеческое существо в боевой обстановке. Мы должны победить, Ирелла. Враг не остановится, сама знаешь. Он не останавливался тысячелетиями. Мы обязаны послать против него лучших.

— Тогда зачем вам я? Я ни в чем не лучшая.

— Думаю, в глубине души ты прекрасно понимаешь. Я знаю, как тебе трудно признать себя тем, что ты есть, и очень сожалею об этом. Но ты такая как есть, Ирелла, — умная. Ты в самом деле полагаешь, что гендес догадался бы, отчего произошло крушение? Гендесы лишены подозрительности. Задавать вопросы — еще не значит обладать любознательностью. Любопытство — человеческая черта, оно проистекает из эмоций. Гендес способен проанализировать ситуацию и обстановку, но заподозрить фальшивку, не будучи предупрежден заранее, он не может. А ты сумела. И не только потому, что ты умна, но и потому, что не лишена чувств. Чтобы принимать решения, какие принимала ты… это еще один невосполнимый недостаток гендесов. Видишь ли, когда вы окажетесь среди звезд, лицом к лицу с врагом, перед вами встанет главный вопрос: очень человеческий — вопрос доверия. Чтобы приказывать Деллиану и его одногодкам, тебе требовалось их доверие — их уверенность, что ты их никогда, никогда не подведешь; что составленный тобой план атаки — лучший из планов. План действий, придуманный гендесом, возможно, окажется не хуже, но у тех, кому придется его исполнять, всегда останется капля сомнения. И это в обстановке, когда промедление смерти подобно. Доверие — ядро человеческой природы, одно из величайших наших проклятий — и благословений.

— Вы воображаете себя столпами мудрости и человеческой цивилизации, а на самом деле вы — чудовища, — холодно проговорила Ирелла. — Вы вывели нас, несчастных отсталых животных, с единственной целью. У нас нет выбора — вы нас его лишили. Наша жизнь расписана заранее, управляется вами. Мы ничто. Вы отказали нам в праве иметь душу.

— Вы — спасение человеческой расы. Это немало.

— Мне такого не надо! — заорала она. — Я хочу жить! Своей жизнью. Хочу жить в обществе, где люди уважают друг друга, где мы вольны добиваться цели, которую поставили себе сами. Мне нужна свобода!

— Как всем нам, — резко ответило Дженнер. — Но людей лишил этой свободы обнаруживший нас враг. Теперь человечеству остается только спасаться бегством. Улетать к звездам в поисках укрытия на несколько сотен лет — в надежде на передышку, пока не придет время снова бежать. Я тоже хочу жить без страха. Я хочу иметь дом, куда можно вернуться. Но в этой проклятой галактике такое невозможно — не для человека. Ни у кого из нас не было выбора. И нам пришлось разделить судьбу Пяти Святых — драться, а не отступать. Пришлось. Моя роль в войне ничтожна. Она так мала, что никто о ней не вспомнит. А ты, ты и мальчики — собравшись с другими, подобными вам, — вы победите. Вы освободите галактику. И люди снова обретут дом.

Через три дня после спасения потерпевших крушение старший год клана наконец перебрался из спального купола в главный комплекс кампуса. Строительные гендесы разместили полумесяцем аккуратные маленькие бунгало на новом участке территории клана. Все домики были в основе своей одинаковы: пять комнат и стойло для когорты под изогнутой крышей, широкие стеклянные двери на террасу, затененную пальмами и плющом. Посередине полумесяца стоял общинный дом с крытыми и открытыми бассейнами, гимнастическими залами и столовой для тех, кто хотел по–прежнему есть в компании, а также лекционным театром, художественными студиями и яйцами боевых симуляторов на все вкусы. Были предусмотрены и порталы в помещения для упражнений с действующим оружием и в небесные крепости — для тренировок в невесомости.

После завтрака, в день исхода, мунки и вагонетки–дистанционки переправили имущество старших из общежития в новые дома. Следующий год, захватив освободившиеся спальни, шумно делил кровати.

Деллиана подмывало бросить все в общежитии. Что ни говори, все имущество в ящиках вагонеток составляли памятки детства. А с детством, как он полагал, покончено — отрезано островом–курортом и последовавшим за ним испытанием в диких горах. Но оставались еще любимые мунками одеяла, и книги, и старые рисунки, которые пока щипали затаившиеся глубоко внутри сентиментальные струнки. Так что Деллиан перевез все, уверяя себя, что большая часть отправится в ящик для отходов на новом месте. Он подозревал, что многие его одногодки приняли такое же решение.

Дверь перед ним открылась, и мальчик перешагнул порог. «Как все бесцветно», — с отчаянием подумал он. Конечно, стены были со вкусом окрашены в серые, красноватые, золотистые тона. Деревянные полы во всех комнатах блестели полировкой, стояла простая мебель. Пустота. Ожидавшая, чтобы он переплавил ее по себе.

А он сам не знал, чего хотел. Только… не этого.

Руки у него висели вдоль туловища. Деллиан приподнял их и пошевелил пальцами. Мунки радостно запрыгали, наслаждаясь дарованной им свободой, разбежались обследовать бунгало. Взрыв восторженных визгов и кряхтения обозначил обнаруженное стойло с постелями–полками, прилегавшее к его спальне. Им новое жилье пришлось по нраву.

Деллиан уставился на брошенные мунками ящики и терпеливо ожидавшие указаний вагонетки, озадаченно почесал в затылке.

Что же дальше?

— Привет?

Обернувшись, он увидел в дверях Иреллу, чуть не достававшую макушкой до притолоки.

— А, привет. Заходи. Добро пожаловать в мой дом. Святые, как это странно звучит!

— Знаю. — Войдя, она огляделась и, судя по лицу, разделила его отчаяние. — Мило, — поддразнила девочка. — Что ты думаешь с этим делать?

— Совершенно не представляю.