Спаси меня

— Докторша! — говорит он, торопливо подсаживаясь за мой столик.

Я кладу сигарету на краешек пепельницы и устремляю на него вопросительный взгляд.

— Врачиха! — восторженно разъясняет Клайв. — Белый халат, очки, строгая прическа — никаких вольностей!

Я откидываюсь на спинку кресла:

— Клайв, что это? О чем ты, мать твою, талдычишь? Очередной эротический сон?

— Медосмотр, — отвечает тот. — Нас сегодня весь день гоняли. Совсем забыл небось, как люди работают, ведя скучную свободную жизнь? Многого же ты лишился, совсем погряз в одиночестве.

Вот теперь, кажется, самое время заговорить на деликатную тему и открыть тайну моих нынешних занятий.

— Клайв…

— Ручаюсь, ты все равно не вспомнил бы о медосмотре, даже если бы тебя и не уволили. Ты всегда забывал. А докторша, она… она… — Клайв не может усидеть на месте от переполняющего его возбуждения. — Она. Да, это надо видеть. Как посмотрит на тебя из-под своих очков! У нее такие толстенные черные очки! Да как скажет: «О боже, мистер Своллоу, как вы себя запустили», — а потом залезает в ящик…

— Клайв…

— Достает оттуда вот такусенькую скляночку размером с песочные часы и велит не терпящим возражений тоном пойти за шторку и пописать в пробирку…

— Клайв…

— А ты с перепуга не можешь выдавить из себя ни капли, стоишь там и дрожишь как осиновый лист, а малютка вообще сжался от страха и размером со спичку стал. Вдруг ты поднимаешь глаза и видишь: она стоит, докторша, смотрит на твои ничтожные попытки с непередаваемой жестокостью и похотливо улыбается.

— Клайв, заткнись, пожалуйста, на минуточку.

— Ага, что, за живое задело? Проняло, да? За живое, да? Да? — Клайв даже похрюкивает от веселья. — Короче, там на дверях уже и списки вывесили, кому когда приходить. Я в два пятнадцать — как штык.

— Боже мой, снова как в школе, — говорю я. — Какое дело компании — здоров ты или нет? У них и так уже существуют запреты на все: не пить, не курить, не дрочить, не сношаться, даже в носу ковырять нельзя — так нет же, зачем-то снова анализы понадобились! Уж наверное, если бы у тебя был рак или диабет, ты бы и сам знал.

— Ходят слухи, что нам будут время от времени устраивать проверки на наркоту.

— Шутишь? Что, и Олифанта будут проверять? Да он же ходячая аптека.

— Не знаю, — отвечает Клайв. — Политика компании. — И вдруг он так и садится, на бледном лице выступает испарина. — Ох ты, черт.

— Что? Что такое? Тоже нюхал кокаин в туалете? Не ожидал от тебя такой глупости.

— Да нет, мы в субботу покурили.

— Ушам своим не верю. С Эммой? Да нет, не может быть.

— Нет, не с ней. Эх… Да теперь и не важно. — Он замолкает и закусывает губу.

— Да, кстати, ты еще не снюхался с индианочкой?

— Прошу прощения?

— Ну, с Амритой. Я думал, ты уже заманил крошку домой и душевно отделал.

— Фу, Своллоу, как мерзко. Я проводил Амриту до квартиры, поцеловал на прощание, поблагодарил за прекрасный вечер и выразил надежду увидеться снова. Ничего ты в романтике не смыслишь, сразу видно.

— Хм, — неопределенно говорю я. — Ладно, все еще впереди. Так как насчет наркотиков? Долго они в крови носятся?

— Целую вечность — недели три. — Клайв качает головой. — Так ведь мне не кровь сдавать, надеюсь?

— Только пока, — гневно восклицаю я. — За этим дело не станет, можешь не сомневаться. Все сотрудники будут обязаны сдавать компании литр крови ежедневно, алкоголь verboten [26] , курильщиков «расстрелифать» на месте; замеченные смеющимися на работе «бутут отпрафлены за психиатрическая помощь» к доктор Хайнц Киоск; каждому, кто посмотрит на «протифоположный» пол, будут скреплены веки; трижды в день каждый сотрудник обязан вылизывать анус Олнфанта и помнить всегда: ARBEIT MACHT FREI! [27]

26

Verboten (нем.) — запрещено.

27

Die Arbeit macht frei! (нем.) — труд делает свободным. Лозунг, укреплявшийся над воротами немецких концлагерей.

— Не кричи, Дэниел!

— Опомнись, Клайв, — яростно вдавливаю сигарету в пепельницу, — что ты будешь теперь делать? Ты уверен насчет трех недель?

— В крови — да, а про мочу не знаю. Может, и не проявится.

— «Может, и не проявится». Просто прекрасно. Так и скажи докторше, которая, может, сжалится и не загубит твою карьеру.

— Спасибо. В принципе наркотики пока действительно никто не узаконивал.

— Ага. — На моем лбу пролегают глубокие морщины и тут же разглаживаются. — Возьми мою! — просветленно восклицаю я.

— Ты так великодушен.

— Да нет же, правда. Я сейчас сбегаю в туалет и отолью немного, а ты скажешь, будто это твое.

Клайв глазеет на меня:

— Слушай, а ведь план-то совсем недурен. Каков хитрюга.

— Полностью с тобой согласен, — гордо отвечаю я. — Хитрее любого проныры.

— А ты сегодня кофе не пил? Вдруг там превышение допустимой нормы по кофеину?

Я смеюсь.

— Пойду куплю бутылочку минералки.

Вечером того же дня мне звонит Клайв.

— Ну что, удалось?

— Все кончено. Жизнь коту под хвост.

— М-м… Не вышло. Тебя уволили? Хочешь устрою мальчиком по вызову?

— Тебе все шуточки, а я так опозорился.

Я вздыхаю.

— Ну давай выкладывай.

После нашего разговора Клайв поднимался в лифте на свой этаж — как вдруг к безмерному своему ужасу заметил, что спрятанная во внутреннем кармане пиджака емкость дала течь. Ох уж эти пластиковые бутылки! («Ну удружил приятель со своими дешевыми забегаловками».) И теперь мужская моча капает ему на рубашку. Есть, конечно, любители подобных пикантностей, для них даже специальные клубы заведены — в Эрлз-Корт, скажем… Но наш Клайв к таким не относится.

Обезумев от ужаса, он выскочил из лифта и бросился в кухню для персонала. В панике обшарил весь холодильник, обнаружив лишь бутылочку с новомодным питьем — смесью родниковой воды с фруктовым соком. В отчаянии взглянул на часы: 14.10, через пять минут он должен быть у докторши. Что ж, придется довольствоваться тем, что есть.

Схватил бутылочку со сладким пойлом, опрокинул ее содержимое в раковину и перелил в освободившуюся емкость мочу из дырявой бутылки. Закрутил крышечку и облегченно вздохнул: спасен.