Спаси меня

— Вот именно, — обрываю я лебезящего знакомца. — И мне некогда с тобой разговаривать.

Проходит пять минут, и у меня возникает настоятельная потребность снова позвонить. Ибо родилось продолжение стиха:

Шатался он при том, Как старый метроном. И как уж не крепился, Всегда в штаны мочился!

— Шатался… — начинаю я.

— Дэниел, — прерывает меня Клайв. — Мне кажется, лучше оставить как есть. Амрита уже пришла, и скоро начнется концерт. Одного куплета вполне хватит. Я тебе премного благодарен.

— Ну, как скажешь, — отвечаю я с достоинством. — Уверен, вам предстоит насладиться захватывающим и страстным действом.

Итак, на следующий день в обеденный перерыв мы встречаемся в ресторане.

Клайв появляется в дверях — и почему-то один. Мне даже за него в некотором смысле обидно, хотя не исключено и простое объяснение: наши влюбленные заметают следы после безумно страстной ночи. Потому что, когда мой друг появляется в дверях, он буквально светится от счастья — вряд ли ночь с Эммой может так изменить мужчину.

— Ну и как?

— Что как?

— Не валяй дурака. Как сходили?

Достопочтенный расплывается в довольной улыбке.

— Удалось?

— О чем ты?

— Хм… Ну, удалось переспать?

Клайв взбешен.

— Как ты смеешь! — шипит он. — Ты говоришь о женщине, которую я люблю! Завалиться в постель с первым встречным, который сходил с ней на концерт в «Уигмор-Холл»! Она не из таких!

— Да-да, прости. Ты совершенно прав. Вам понравилось?

— Отлично, — говорит Клайв. — Та-а, та-ра-ра-ра-ра-а-а, та-та!

— Здорово, — говорю я. — Правда, мне все-таки больше нравится в оркестровом исполнении.

— И еще она ничего не смыслит в классической музыке.

— Да что ты?

Клайв качает головой и радостно добавляет:

— Ни капельки.

— А мои стишки ей понравились?

— М-м… Вообще-то я… Я другим образом обыграл нашу задумку с Мусоргским. — Светящаяся физиономия моего друга омрачается легкими угрызениями совести.

Я вздыхаю.

— Выкладывай.

— Я, как бы выразиться… сказал, будто я… хм… в некотором роде потомок Мусоргского.

— Кто-кто?

— Потомок Мусоргского и одной русской царевны. Знаешь, ведь Амрита у нас голубых кровей: ее отец был раджой местного значения, и технически она считается раджкумари. Мне стало досадно…

— Да, и еще ты сын дровосека! — перебиваю я.

— Что? А, ну да, вроде того…

(Отец Клайва, помимо всего прочего, владеет двадцатью тысячами акров превосходного леса где-то на северо-востоке Шотландии и парой лесопилен в окрестностях Данди [42] .)

42

Данди (Dundee) — административный центр области Тейсайд, Шотландия.

— Ах, — вскрикиваю я, по-девчоночьи хлопая в ладоши, — как романтично! — И, оставив шутовство, добавляю: — Как ты думаешь теперь выкручиваться? Навешал девчонке лапши. Это же надо так завраться: потомок Мусоргского!

Распрямляюсь в кресле и, глядя в окно, слушаю, как мой давний школьный товарищ погружается в трясину лжи.

— И еще я сказал, что алкоголизм у нас в крови.

— Поверить не могу — ты самолично себя оговорил? Сознался, что любишь заложить за воротник?!

— Да не я, — оправдывается Клайв. — Матушка, Оливия.

— Ах да, Оливия. Припоминаю.

За нашим столиком ненадолго воцаряется молчание. Наконец я спрашиваю:

— Клайв, а зачем ты сказал Амрите, что у твоей матери проблемы с алкоголем?

Достопочтенный совсем сник и стал затравленно объясняться:

— Сам не пойму. Как понесло меня, как понесло… и остановиться не смог.

— Да, нехорошо получилось.

— Просто мне так хотелось, чтобы и у меня в семье было что-нибудь не как у людей. Вот погляди, кого ни возьмешь — одни проблемы: у этого мать, умерла совсем молодой, у другого сбежала с каким-то психом, третий вообще с мачехой живет. Девчонки всегда тянутся к тем, кто понесчастнее. А мне чем похвастаться? Родители мои — мелкие аристократы, этакие благополучные милые эксцентрики. Хочешь — на Тибет съезди, хочешь — на дельтапланах полетай. Обычные вменяемые люди, у которых не больше проблем, чем у других. Я всегда жил как у Христа за пазухой: судьба меня не била, да и эмоциональных травм никаких не припомню — ну, если не считать ту историю с гуталином.

— Да, и если не считать, что ты прирожденный враль.

При этих словах Клайв заметно приободряется.

— Да, ты прав. А что, если у меня действительно страшный недуг, в самой запущенной форме, — синдром Мюнхгаузена? Согласись, интересный случай.

— Можешь не обольщаться. Все парни им страдают.

Вне всяких сомнений, наш милый Клайв Спунер — на редкость необычайный субъект. Но пока все идет своим чередом, и романтическая история о принцессе и сыне дровосека еще достигнет кульминации.

Глава 23

Кэт уехала, и мне совсем некому облегчить душу. Постоянно звоню Бет. Она крайне нелюбезна — непонятно, то ли раздражают мои частые звонки, то ли у нее есть другие поводы для негодования. Поэтому я вовсе перестаю звонить.

Наконец, окруженная ореолом загадочности, возвращается Кэт.

— Давай рассказывай, как съездила. Только со всеми подробностями. — Я горю нетерпением.

Их группа состояла главным образом из подтянутых молодых людей в шортах и футболках, при виде которых Кэт не могла сдержать довольно вульгарного возгласа «Ой, держите меня!!!». Помимо накачанных молодцов в группе были две эксцентричные дамы средних лет, которые беспрестанно жались друг к другу и вообще производили довольно странное впечатление — главным образом благодаря своим нарядам для велосипедных прогулок: длинные юбки и соломенные шляпки. Последним к любителям велосипедных прогулок присоединился коренастый толстенький человечек с вьющимися черными волосами и пробивающейся на макушке лысиной. Звали его Вернон, и всю дорогу он громко отдувался и пыхтел.

Мало-помалу Кэт сдружилась с двумя старыми кокетками и Верноном, и вместе они образовали крепкий, размеренный и двигавшийся с безмерным достоинством тыл.

Несмотря на накрапывающий с неба мартовский дождик, Бордо был прекрасен: с холмов спускались поперечные ряды виноградников, из садов выглядывали красные черепичные крыши сельских домиков, а вдоль дороги тут и там проклевывались из земли первые весенние цветы. Подтянутые молодые велосипедисты были хоть и приятны наружно, но собеседниками оказались никудышными. А Вернон, отличавшийся редкой эрудицией, не привлек нашу курортницу внешне. В итоге Кэт отдохнула замечательно и без лишних треволнений. И даже привезла в коробочке мне гостинец!

Я думаю о вине, сыре, ветчине и прочих французских лакомствах — о том, что припасла наша щедрая соседка Франция на мою утеху.

— Не угадал, — отвечает Кэт. — Ну-ка сунь руку.

Фи, да там же котенок.

— Фи, да там же котенок, — говорю я.

— Справедливое наблюдение.

— Но каким образом? Ведь нельзя же так запросто перевозить через границу животных.

— Теперь можно, в Евросоюзе другие правила.

Я пристально смотрю на животное, втайне желая разглядеть на его месте бутылочку бургундского. Котенок в свою очередь не сводит голубых глаз с меня, видимо, в душе надеясь, что я превращусь в селедку.