Спаситель мира

– Автоматика ни к богу, – проворчал мой провожатый, протискиваясь в проем. – Чинить пора. Сколько раз было говорено…

Нужно было ещё подняться по узкой, похожей на трап военного корабля, металлической лесенке и открыть ещё одну – на сей раз деревянную – дверь, прежде, чем мы ступили на землю, покрытую редкой чахлой травой.

Я осторожно вдохнул сыроватый, но приятный на вкус воздух и, не торопясь, огляделся.

Мы находились на всхолмлённой равнине, которая слегка понижалась к горизонту. Оттуда, из-за горизонта, со скоростью наступающей танковой армады ползли низкие жёлто-серые тучи, цепляясь брюхом за верхушки намертво вросших в холмы огромных чёрных елей.

– Весёленькое местечко, – пробормотал я и двинулся вслед за Фусом, который уже упрыгал вперёд по тропинке.

Мы обогнули два холма, и на вершине третьего, среди тех же мрачных елей, я заметил нечто вроде старинного кирпичного трёхэтажного особняка. В его узких готических окнах мерцал живой огонь, а из трубы поднимался дымок.

– Дальше ты сам, – вздохнул Фус. – Подымишься на второй этаж и постучишься.

Он протянул мне клешню:

– Счастливо.

Я аккуратно пожал шершавую пупырчатую конечность и стал подниматься по врезанной в склон холма каменной лестнице.

Стучаться не пришлось – двустворчатые двери сами распахнулись передо мной.

В глубине кабинета – зала? – за тяжёлого тёмного дерева столом, на который при нужде мог бы, наверное, сесть средних размеров вертолёт, сидел… ну, вы, разумеется, уже поняли, кто за ним сидел. Я тоже понял и, осматривая на ходу залу, направился по зеркальному паркету к столу.

Камин, конечно, и в нём пылающие дрова.

Неестественно больших размеров арочное окно-витраж, горящее разноцветными стёклами (так я и не успел разглядеть толком замысловатый сюжет этого витража).

Канделябры с толстыми оплывшими свечами на столе.

Кипы пожелтевших бумаг.

С десяток разнообразной величины и формы бутылок.

– Садитесь, Владимир Сергеевич, прошу вас, – он привстал с кресла, делая приглашающий жест худой рукой с узкой загорелой кистью и длинными пальцами профессионального карточного шулера и скрипача.

– Благодарю вас, – я пододвинул к себе венский стул и уселся напротив.

– Э-э…

– Хереса, пожалуй, – усмехнулся я, опережая конец фразы.

Он засмеялся нормальным, разве что чуть надсадным смехом и потянулся ха бутылкой.

– Да, Михаил Афанасьевич во многом оказался прав, – он разлил по высоким бокалам янтарное вино, – Но не во всём. Заметьте, Владимир Сергеевич, отнюдь не во всём!

– Так редко бывает, чтобы человек оказался прав абсолютно во всём, – заметил я, подымая бокал и наклоняя голову ровно настолько, насколько испытывал к нему интерес и своего рода уважение (всё-таки я крещёный человек и, вроде бы, пока не умер).

– Да. Так, пожалуй, не бывает. А если и бывает, то крайне редко. Но вот странность – именно об этом я и желал бы с вами побеседовать. О возможностях человека и о материальном, так сказать, их осуществлении.

Я пригубил вино (херес, разумеется, оказался отличного качества) и попросил разрешения закурить.

Мне были предложены сигары.

Вежливо отказавшись, я закурил свой «Донской табак» и выжидательно посмотрел на собеседника.

– Так вот. Возможности человека, надо вам заметить, дражайший Владимир Сергеевич, чрезвычайно велики. Вы, смею думать, не догадываетесь и о малой толике этих возможностей.

– Ну отчего же, – возразил я. – Наша наука, как вам должно быть известно, уже давно доказала, насколько мало и плохо мы используем наш мозг. Но, увы, она не даёт практических рекомендаций по овладению остальным потенциалом.

– Не только мозгом жив человек, – дипломатичная усмешка скользнула по его узким длинным губам. – Тело, знаете ли, тоже имеет значение. Болезни, усталость, старость и дряхлость, наконец… Я хочу сказать, что иметь здоровое, сильное, не знающее усталости и практически не стареющее тело тоже очень важно. Вы со мной согласны?

Не согласиться я не мог и в знак согласия отпил из бокала крепкой терпкой влаги (неужели настоящий испанский?).

– Да, – продолжил он, также осушив свой бокал наполовину. – Обстоятельства на Земле, как вы, вероятно, и сами догадываетесь, складываются отнюдь не самым благоприятным образом. Речь, если говорить откровенно, попросту идёт о самом выживании человечества.

Он быстро и внимательно посмотрел на меня.

– Вы имеете в виду атомную войну или экологическую катастрофу? – лениво осведомился я.

– И то, и другое. А также острейшую демографическую проблему, неизвестные пока ещё болезни, по сравнению с которыми тот же СПИД покажется не опасней насморка, фактор Космоса, ежесекундно угрожающий человечеству и ещё ряд более мелких, но очень неприятных проблем. По отдельности они не так уж и страшны, но вот в сумме…

– Простите, – я допил вино и поставил бокал на стол (он тут же долил мне ещё). – Признаться, я не совсем понимаю вашу… э-э… заинтересованность в данном вопросе. Грубо говоря, какое вам дело до гибели человечества?

– Но ведь это же элементарно, дорогой Владимир Сергеевич! – воскликнул он и даже слегка всплеснул руками (лапами?). – Я, как никто другой, непосредственно заинтересован в дальнейшем выживании и развитии человеческой цивилизации, так как с её исчезновением исчезает и смысл моего существования. Что для меня равносильно, так сказать, физической гибели, – он грустно покивал головой в подтверждение своих слов.

– Подождите, подождите… – я постарался собраться с мыслями. – А как же иные цивилизации? Или мы одиноки во Вселенной? Или, простите, ваши таланты там не нужны?

– Там, Владимир Сергеевич, – грустно усмехнулся он, – если, заметьте, это самое «там» не плод нашего с вами воспалённого воображения, в любом случае есть свои Хозяева, и все вакантные места, соответственно, заняты.

– Та-а-ак, – ошеломлённо протянул я. – И что же вы конкретно предлагаете?

Он оживился, наклонился ко мне через стол и заговорщицки спросил:

– Как вы считаете, что именно может спасти человечество?

– Н-ну, не знаю… – промямлил я. – Жить, наверное, нужно по правде. Честным быть и… это… добрым. А?