Спаситель

А потом опять взялась за поиски. Они сказали, тут несколько пулевых отверстий.

Администратору в Приюте он сказал, что ему надо отлучиться, и протянул ключи.

Парень бросил взгляд на стенные часы, которые показывали без четверти двенадцать, и попросил его взять ключи с собой. Он, мол, скоро запрет дверь и ляжет спать, а ключ универсальный, подходит к входной двери.

Жгучий мороз набросился на него, едва он ступил за порог. Он наклонил голову и быстро, решительно зашагал прочь. Затея рискованная. Безусловно. Но иначе нельзя.

Ула Хенму, начальник отдела эксплуатации компании «Хафслунн энерги», сидел в операционном зале на Монтебелло в Осло, думая о том, что неплохо бы покурить, и глядя на один из сорока мониторов, установленных в зале. Днем здесь работало двенадцать человек, сейчас, ночью, только трое. Обычно каждый сидел на своем месте, но сегодня вечером все, словно от холода, сгрудились у центрального пульта.

Гейр и Эббе, по обыкновению, спорили о лошадях и скачках. Так продолжалось уже восемь лет, и никому из них в голову не приходило, что можно делать ставки каждому за себя.

Самого Улу куда больше тревожила трансформаторная подстанция на Хиркевейен, между Уллеволлсвейен и Согнсвейен.

— Тридцать шесть процентов перегрузки на Т-один. Двадцать девять — на остальных, от второго до четвертого, — сказал он.

— Господи, ну народ и топит, — сказал Гейр. — Боится закоченеть? Ночь ведь, под перины пора. Сладостная месть в кубе? У тебя что, легкий инсульт?

— Народ тепло убавлять не станет, — заметил Эббе. — В нашей стране денег у людей куры не клюют.

— Все это плохо кончится, — вздохнул Ула.

— Да брось ты. Подкачаем нефти — и порядок, — сказал Эббе.

— Я имею в виду Т-один. — Ула щелкнул по монитору. — Стрелка показывает шестьсот восемьдесят ампер. А емкость рассчитана на пять сотен номинальной нагрузки.

Эббе только успел сказать: «Расслабься!» — и тотчас завыла тревожная сирена.

— Черт! — воскликнул Ула. — Так и есть, полетел. Глянь по списку, вызывай дежурного монтера.

— Смотри, — сказал Гейр. — Т-два тоже накрылся. И Т-три на пределе.

— Бинго! — крикнул Эббе. — Спорим, что Т-четыре…

— Поздно, ему каюк, — сказал Гейр.

Ула взглянул на обзорную карту.

— Ладно, — вздохнул он. — Обесточены нижний Согн, Фагерборг и Бишлет.

— Спорим насчет того, что полетело? — сказал Эббе. — Тыщу ставлю, что кабельная муфта.

Гейр прищурил один глаз.

— Измерительный трансформатор. Хватит и пяти сотен.

— Кончай базар! — рявкнул Ула. — Эббе, звони пожарным, спорим, там горит!

— Согласен, — сказал Эббе. — На две сотни?

Когда в палате погас свет, стало так темно, что Юну показалось, будто он ослеп. Наверно, зрительный нерв повредился от удара, а последствия проявились только сейчас. Однако в коридоре сразу же послышались возгласы, в темноте проступили очертания окна, и он сообразил, что просто нет света.

Скрипнул стул, дверь открылась.

— Эй, ты здесь? — сказал кто-то.

— Да, — отозвался Юн неожиданно тонким голосом.

— Я пойду гляну, что стряслось. Не отлучайся, ладно?

— Ладно, только…

— Да?

— У них разве нет аварийного генератора?

— Думаю, есть. В операционных и в интенсивной терапии.

— Понятно…

Слушая удаляющиеся шаги полицейского, Юн смотрел на зеленый сигнал «Выход» над дверью. Это снова вернуло его мысли к Рагнхильд. Тогда все тоже началось в темноте. После ужина они вышли в ночной Фрогнерпарк, остановились на безлюдной площадке перед Монолитом и стали смотреть на восток, в сторону центра. И он рассказал ей ходячую историю про то, как Густав Вигеланн, чудаковатый скульптор из Мандала, согласился украсить парк своими скульптурами при условии, что парк будет расширен и Монолит будет стоять симметрично окружающим церквам, а главные ворота будут смотреть прямо на Ураниенборгскую церковь. Когда же представитель муниципалитета заявил, что парк не передвинешь, Вигеланн потребовал передвинуть церкви.

Все это время она серьезно смотрела на него, а он думал, какая эта женщина сильная и умная, прямо страшно становится.

«Я замерзла», — сказала она, кутаясь в пальто.

«Может быть, вернем…» — начал он, но тут она положила ладонь ему на затылок и подняла к нему лицо. Никогда он не видел таких удивительных глаз, как у нее. Голубые, почти бирюзовые, с такими яркими, чистыми белками, что бледная кожа казалась смугловатой. И он поступил как всегда — ссутулил спину, нагнулся. И тотчас ее язык скользнул ему в рот, влажный, горячий, настойчивый, мистическая анаконда, извивающаяся вокруг его языка, ищущая нёбо. Он ощутил горячее прикосновение прямо сквозь толстую шерсть фретексовских брюк, когда ее рука с поразительной точностью легла на определенное место.

«Ну же», — шепнула она ему в ухо, поставив ногу на ограду, он опустил глаза и, прежде чем высвободился, заметил проблеск белой кожи там, где кончался чулок.

«Не могу», — пролепетал он.

«Почему?» — простонала она.

«Я дал обет. Господу».

Она посмотрела на него, поначалу с недоумением. Потом глаза подернулись влагой, и она тихонько заплакала, уткнувшись головой ему в грудь и повторяя, что никогда не думала, что снова найдет его. Он не понял, о чем она, но погладил ее по волосам — вот так все и началось. Встречались они всегда у него на квартире и всегда по ее инициативе. Первые разы она еще пыталась вынудить его нарушить обет целомудрия, правда не слишком настойчиво, однако затем и ей словно бы понравилось лежать рядом в постели и просто ласкать друг друга. Время от времени, по непонятным ему причинам, она вдруг приходила в отчаяние и твердила, что он должен бросить ее. Говорили они мало, но его не оставляло ощущение, что воздержание лишь крепче привязывает ее к нему. Их свидания резко прекратились, когда он встретил Tea. Не столько потому, что он не хотел видеться с Рагнхильд, сколько потому, что Tea хотела, чтобы они обменялись запасными ключами от своих квартир. Это, мол, вопрос доверия, и он не нашелся, что возразить.

Юн поворочался на больничной кровати, закрыл глаза. Лучше бы заснуть. Заснуть и забыть. Если получится. Он уже погружался в дремоту, когда словно бы почувствовал дуновение. Инстинктивно открыл глаза, повернулся. В тусклом зеленом свете значка «Выход» увидел, что дверь закрыта. Пристально вглядываясь в тени, затаил дыхание и прислушался.

Мартина стояла в темноте у окна своей квартиры на Соргенфригата, где тоже не было света. И все-таки она разглядела внизу машину. Похоже, Рикардова.

Рикард не пытался поцеловать ее, когда она вышла из автомобиля. Только смотрел собачьим взглядом и сказал, что станет новым главным управляющим. Все признаки налицо. Позитивные признаки. Выберут его. Во взгляде читалась странная твердость. А она тоже так думает?

Она сказала, что он наверняка будет хорошим главным управляющим, и взялась за ручку дверцы, ожидая прикосновения. Но ничего не произошло. И через секунду она уже стояла на тротуаре.

Мартина вздохнула, достала мобильник, набрала номер, который он ей дал.

— Слушаю. — Голос Харри Холе звучал по телефону совсем иначе. А может, он просто был дома и говорил домашним голосом.

— Это Мартина.

— Привет.

Не поймешь, рад он или нет.

— Вы просили подумать, — сказала она. — Не спрашивал ли кто о графике дежурств. О дежурстве Юна.

— Да?

— Я подумала.

— И?

— Никто не спрашивал.

Долгая пауза.

— Вы позвонили, чтобы сообщить об этом? — Голос был теплый, хрипловатый. Словно со сна.

— Да. А что, не надо было?