Спасители

— Что ж, это подтверждает предварительные выводы. Воздействовать на них, обращаясь только к их разуму, бесполезно. Придется задействовать их суеверные чувства. Приступайте к «чудесам».

— Я уже совершил одно, в виде опыта. Провел простую трансмутацию воды, синтезировав в ней алкалоиды. Вы ведь знаете любовь аборигенов к подобным напиткам.

— Этого не следовало делать! Зачем поощрять их склонность к употреблению наркотических веществ?

— Ну, доза была вполне безопасная… Я просто хотел показать, что уважаю их обычаи — вы знаете, как это важно для цивилизаций низших уровней. Но большого эффекта это не произвело. Кажется, они решили, что хорошее вино — просто сюрприз хозяина дома.

— При их уровне мышления их трудно удивить подобными мелкими фокусами. Переходите к медицинской практике.

— Хорошо. Я направляюсь на север.

— Мы рекомендуем вам город Капернаум. По предварительным данным, там довольно высокие шансы на успех.

Двое исроэльтян обедали на постоялом дворе, запивая лепешки кислым вином.

— Слышал, — сказал один из них, — говорят, появился новый пророк, который творит чудеса и исцеляет больных. В Капернауме он будто бы лечил прокаженных и изгонял бесов из помешанных.

— Больше слушай всякие сплетни, — лениво отозвался второй, отгоняя муху. — Как, ты говоришь, его зовут?

— Иешуа из Назарета.

— Из Назарета что может быть хорошего? Грязный, убогий городишко, я бывал там не раз… Постой, это не тот ли Иешуа, сын плотника Иосифа? То есть это так говорится, что сын; я слышал, его мамашу обрюхатил какой-то солдат.

— Да, кажется, говорили, что он сын Иосифа.

— Ну тогда из него такой же пророк, как из моего осла. Я знаю этого парня; совершенно никчемный тип. Даже его родственники не считают, что из него может выйти что-то дельное.

— Эйонс вызывает Корабль.

— Корабль на связи.

— Пока что результаты не совпадают с нашими расчетами. Я вылечил уже несколько психических расстройств и соматических заболеваний, но, по-моему, аборигены воспринимают это просто как ловкий фокус. По всей видимости, в этой стране столько различных шарлатанов, что исроэльтяне привыкли к подобным вещам и не верят в их подлинность.

— А сами исцеленные?

— Разумеется, сразу после выздоровления они благодарят меня, но еще ни один из них не выразил желания за мной последовать. Вообще порядочные и здравомыслящие люди не желают меня слушать и воротят от меня нос как от обманщика, бродяги и бездельника. Мне удалось привлечь лишь нескольких последователей, и те один хуже другого, последние отбросы общества. Если к моим проповедям кто и прислушивается, то именно такая публика: попрошайки, проститутки, всеми презираемые сборщики налогов.

— А как же священники?

— Это самая серьезная проблема. Они наотрез отказываются признать меня пророком. Уж не знаю, что им так не нравится; когда я пытаюсь аргументированно с ними спорить, ссылаясь на их же книги, меня обвиняют чуть ли не в богохульстве.

— Это скверно. Кажется, мы неверно оценили уровень их догматичности… хотя вы ведете себя в соответствии с их предсказаниями о явлении пророка. Необходимо дополнительное изучение информации.

— Возможно, мне следует пока приостановить мою деятельность?

— Нет, продолжайте. Слухи о вас все-таки постепенно распространяются по стране; их надо подпитывать. Не задерживайтесь подолгу на одном месте.

Эйонс устало шагал по пыльной дороге. Все эти «чудеса» требовали немалых затрат энергии, а он, находясь в теле аборигена, хотя и напичканном оборудованием, не всегда успевал пополнять ее запасы. Ни он, ни пославшие его не ожидали, что миссия потребует столько усилий. Казалось бы, для первобытного сознания местных жителей достаточно одного-двух неординарных явлений, чтобы уверовать во что угодно. Меж тем он уже много раз при большом количестве свидетелей демонстрировал технологии, которых эта цивилизация сможет достигнуть лишь через тысячелетия — а результаты были нулевыми, если не отрицательными. Да, периодически собиралась кучка любопытных послушать его проповеди, но за все время к нему примкнуло лишь двенадцать учеников, которые, кажется, ничего не понимали в его учении, да несколько женщин небезупречной репутации — эти и вовсе, похоже, были попросту влюблены в него самым непотребным образом. А ведь он учил вполне здравым и логичным вещам. Он пытался донести до аборигенов простую мысль: «Агрессия порождает ответную агрессию; поэтому поступайте с другими так же, как вы хотите, чтобы поступали с вами, и тем достигнете взаимной выгоды». Но, кажется, они восприняли его слова так, как будто он призывает вовсе не противиться агрессии и не бороться за свои права. Он говорил им о грядущем экологическом кризисе, о хищническом разбазаривании природных ресурсов, призывал учиться у птиц и зверей экологической гармонии; но поняли ли они хоть эту его мысль, направленную на предотвращение девяти из девятнадцати сценариев их гибели? Все чаще Эйонсу хотелось воскликнуть с досадой: «О род упрямый и развращенный, каких еще доказательств и аргументов тебе нужно?!»

Вот и окраина очередного города. Очередного жалкого городишки, населенного тупыми и невежественными… Усилием воли полевой агент Группы подавил в себе раздражение. Какой-то человек, судя по одежде — иудейский чиновник, вдруг устремился ему навстречу.

— Равви, я знаю, ты великий целитель! Умоляю тебя, спаси мою дочь — она тяжко больна, она при смерти! Я ничего не пожалею, только спаси ее…

Ну вот, еще одно исцеление, еще одна трата ферментов, которая ни на что не повлияет… Впрочем, к нему теперь обращается лицо официальное — возможно, через него наконец удастся улучшить отношения с иудейской церковью?

— Веди меня к ней, — велел Эйонс.

Толпа любопытных следовала за ними; всем хотелось поглазеть на чудесное исцеление. Но, едва они подошли к дому, как навстречу вышла заплаканная женщина и бросилась на шею чиновнику, причитая:

— Иаир, Иаир! Нет больше нашей доченьки!

Эйонс нахмурился. Только этого не хватало! Если необратимое разрушение мозга уже началось, он ничего не сможет сделать. Конечно, обратная реконструкция возможна, но без стационарного оборудования, в полевых условиях… Однако, быстро просканировав внутренность дома, он засек слабые, но отчетливые ментальные импульсы. Обычная для первобытного уровня медицина ошибка: летаргию приняли за смерть.

— Девица не умерла — она спит, — сказал Эйонс с облегчением. Какой-то плешивый и бородатый тип, появившийся на пороге — должно быть, лекарь — отпустил презрительное замечание по поводу нахальных невежд. Но Эйонс не собирался тратить время на пререкания.

— Выйдите все! — распорядился он. Негоже им видеть, как он будет вводить в мозг больной атомарные электроды…

— Слышали, что говорят об Иешуа из Назарета?

— Это о каком таком Иешуа?

— Ну как же; о нем давно уже судачат. Неужели не слыхал? Он будто бы даже называет себя царем Иудейским.

— Ну ты потише с такими-то словами. Знаем мы этих ненормальных. Они назовут себя хоть кесарем, а с нас потом романцы шкуру спустят.

— Да не о том же речь! Этот Иешуа воскрешает мертвых.

— Бабьи сплетни.

— Да нет, точно говорю. Воскресил дочь начальника синагоги. Дядя моей жены своими глазами видел.

— Да все ты не так рассказываешь! Не дочь начальника синагоги, а юношу, сына сотника.

— Юношу? Все вы путаете. Этому юноше хорошо за тридцать, и зовут его Лазарь, брат Марии из Магдалы. Он три дня пролежал в гробу и уже вонял, как тухлая рыба.

— Постой, эта какая Мария? Не та ли шлюха, известная по всей Иудее?

— Она, она самая.

— Во-во, только с такими этот Иешуа и таскается. Оборванец он и распутник, а никакой не пророк. Мне племянник говорил, он у меня ученый, из фарисеев.

— Точно-точно! Знаете, к чему этот «пророк» призывает? «Будьте, говорит, как птицы: те не сеют, не жнут, а сыты бывают.» В то время, как честные люди добывают хлеб свой в поте лица, как велел Господь, этот бездельник шляется по всей стране с шайкой бродяг и потаскух и смущает народ!