Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)

– Одна.

– Разве можно путешествовать одной? Что если у тебя сломается машина?

– Я поеду на попутках. Пол встал.

– Ты уже все спланировала? Ты думаешь об этом уже давно, а мне не сказала ни слова.

– Извини.

– Энни, я не могу все лето быть в разлуке с тобой.

– Может быть, это будет не так долго. Может быть, уже в первую неделю мне все станет ясно. И потом, я буду писать тебе каждый день.

Он поехал в Нью-Хоуп один. Играл в летнем театре, но неудачно. Это была первая роль в его жизни, которую он сыграл по-настоящему плохо. Поначалу Энни каждый день слала ему открытки из прибрежных городов: из штата Нью-Йорк, потом Нью-Джерси, Делавэр, Мэриленд. Она писала о море, пляжах, гротах, полностью исписывая небольшое пространство открыток, так что строчки наползали друг на друга и прочесть их можно было с трудом. Она писала, что встречает много интересных людей, и это тревожило его. Сколько среди этих людей было мужчин? Тем не менее, она подписывала открытки: «Я люблю тебя», – и он старался расслабиться, успокаивая себя тем, что она вернется отдохнувшей и свободной от влияния своего отца. Несколько раз в неделю по почте приходили коробочки, завернутые в коричневую бумагу, в которых он находил морских звезд, коньков, ракушки. Энни и ее подарки!

Но вдруг поток подарков и открыток прекратился. Он не находил себе места от беспокойства. Через пять дней, не получая ни единой строчки от нее, он позвонил ее родителям.

– Она решила остановиться на некоторое время в Северной Каролине, – ответила ее мать.

– Но… она писала мне почти каждый день, а потом перестала… и я просто думал… – Он поморщился, представляя себе торжествующую улыбку матери Энни на другом конце провода. – А где именно в Северной Каролине? – спросил он.

– Где-то на побережье. По-моему, это место называется Аутер-Бенкс.

Еще две недели прошли без единой строчки от Энни. Он был в ужасном состоянии. Когда он вставал утром с постели, его тело по-настоящему болело. Он не мог себе представить, что она его вот так оставит, полностью прервет с ним отношения. Он снова и снова перечитывал ее последнюю открытку, и «я люблю тебя» в конце казалось таким же искренним, как и в первой. Может быть, ее мать врала? Может быть, Энни в Бостоне? Может быть, она пишет ему каждый день, а ее мать перехватывает письма?

Потом Китти Хок принесла записку.

«Дорогой Пол.

Я тысячу раз мысленно писала это письмо, и оно никак у меня не получалось, но я не могу больше откладывать. Здесь я встретила одного человека. Его зовут Алек, и я полюбила его. Я не предполагала, что такое может случиться, пожалуйста, поверь мне. Уезжая из Бостонского колледжа, я думала только о тебе, но при этом осознавала, что наши отношения уже не те, что были раньше. Я все еще люблю тебя и думаю, что всегда буду любить. Именно ты научил меня, что получать – такая же неотъемлемая часть любви, как отдавать. О Боже, Пол, ты последний человек на свете, которому я хотела бы причинить боль. Сомневаюсь, что осенью я вернусь в Бостонский колледж. А также и в том, что мы когда-нибудь увидим друг друга снова. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня.

Энни»

Он было собрался поехать в Северную Каролину, найти ее и принудить вернуться, но понял, что не хочет получить ее на таких условиях. Его начало преследовать навязчивое желание что-нибудь с собой сделать. Каждый раз, когда он вечером ехал на машине, ему хотелось пересечь белую линию и выехать на встречную полосу, а иногда он часами сидел на кухне, пристально глядя на нож для разделки мяса и воображая, как рассекает им себе вены.

Он бросил театр и на весь остаток лета вернулся домой, где сестры кудахтали над ним, а родители пытались заставить есть. Они ухаживали за ним, как за больным, как за наркоманом, которого Лишили привычной отравы, каковым он, собственно говоря, и был. И все же он не мог слышать, как его сестры называли Энни двуличной сучкой.

В Бостонской колледж Пол вернулся ходячим трупом. Он попробовался на роль в пьесе, которую ставили студенты младших курсов, но Гарри Сондерс сказал, что это безжизненно, и взял кого-то другого на роль, которую, как было известно Полу, Гарри предназначал ему. Он вообще потерял интерес к игре в театре и перешел на отделение журналистики. В ноябре одна из подруг Энни сказала ему, что та вышла замуж за Алека О'Нейла в Северной Каролине. Пол предположил, что ирландец в глазах ее родителей предпочтительнее итальянца.

И в ее глазах тоже.

ГЛАВА 19

Алек звонил Оливии по вечерам. В первый раз у него был предлог. Он вспомнил ее рассказ о том, как после публикации «Крушения „Восточного ветра“ она участвовала в презентации книги. Он представил себе ее выступающей по телевизору: спокойной, привлекательной и убедительной. Но в его воображении она говорила о маяке.

– Вы когда-нибудь думали о публичном выступлении? – спросил он, когда звонил первый раз. Детей не было, и он сидел в гостиной один, наблюдая, как солнце тает в заливе. – Мы получили много приглашений, а когда брошюра будет готова, мы будем ими завалены. Для меня одного это слишком большая работа.

– Но я ничего не знаю о маяке, – сказала она.

– Я расскажу все, что вам нужно знать.

Она нерешительно замолчала, и он подумал, не просит ли слишком многого?

– Алек, почему маяк так важен для вас?

Алек взглянул в другой конец комнаты, на боковую стену, где было десять маленьких овальных окошек с витражами. Их узор был едва различим в тусклом вечернем свете.

– Там я встретил Энни, – сказал он. – Я работал в доме смотрителей летом после окончания колледжа, а Энни путешествовала по побережью, и однажды вечером мы оказались у маяка как раз в одно и то же время. Видимо, он стал для меня своеобразным символом.

– Ну, хорошо, Алек, я согласна. Если только это не совпадает с моими дежурствами в отделении скорой помощи.

– Замечательно. – Он пробежался пальцами по подлокотнику кресла. – Между прочим, вчера я столкнулся с Полом в продовольственном магазине.

– Да? – Ее голос звучал встревоженно. – Что вы ему сказали?

– О, я просто задал ему несколько вопросов о его воображаемой жизни.

Она некоторое время помолчала.

– Надеюсь, вы шутите.

– Конечно, шучу. – Он нахмурился. – Похоже, вам вовсе не хочется шутить на эту тему, верно?

– Да.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Мы просто говорили о маяке.

Когда Алек позвонил Оливии на другой вечер, он уже не стал выдумывать предлог. И в следующий вечер тоже. На четвертый вечер он вернулся домой поздно после того, как отвез Клея в Дюкский университет на пятидневный ознакомительный курс. Было уже десять тридцать – слишком поздно, чтобы звонить ей, и когда он лег в постель, у него было такое чувство, как будто ему чего-то не хватает. Пустая постель вызвала ощущение подавленности, чего не было уже несколько недель. Он снял трубку и набрал номер Оливии. Он знал его наизусть.

Когда она ответила, ее голос звучал сонно.

– Я разбудил вас, – сказал он.

– Нет. Вернее да, но все в порядке.

Повисло молчание, он вдруг подумал, что они оба разговаривают лежа в постелях, и у него появилось какое-то странное ощущение. Он представил ее себе: шелковистые прямые волосы, белая кожа, зеленые глаза.

– Я сегодня отвез Клея в Дюкский университет на ознакомление, – сказал он. – Очень непривычно, что его нет в доме.

– Может быть, это как раз удачно для вас с Лейси, вы можете вместе что-нибудь придумать.