Спасти диплом, угнать дракона
Шрифт:
— Достаточно, адептка Росс.
Я повернулась, впрочем, не торопясь откладывать мел.
— Мне осталось совсем немного дописать, — ответила я, прекрасно осознавая, что вопрос был для преподавателя лишь предлогом, чтобы задержать меня.
— Я убедился, что вы все же кое-что усвоили из темы прошлого занятия.
— Вы оставили меня одну, чтобы лично сказать это? — Я решила играть в открытую.
— Нет, — правильно понял Мейнхаф и добавил: — Я хотел сказать вам, Росс, что оценил вашу предприимчивость. После того как возможность выехать на защите диплома за счет знаний подруги от вас уплыла,
Я фрукт?! Да сам он… Сухофрукт! Причем почти столетний!
— «Выехать», «за счет знаний подруги», «другая кандидатура»… — Я в точности скопировала тон Мейнхафа. — Магистр, знаете, проблематично одной писать диплом, тема которого требует от адепта уровня «каната», если у тебя всего лишь «нить».
— Неправда, в списке была тема, которая вам одной вполне по дару. — Преподаватель ударил ладонью по столу.
— Единственная. И ее из-под носа у меня забрал Йонок.
— Йонок? — Удивлению Мейнхафа не было предела. — У него же «колодец»? Зачем ему брать сложную тему, требующую малого дара, вместо простой, но рассчитанной на большие затраты магии?
— Просто он тайно влюблен в магистра Махрума, — ляпнула я, вспомнив, кто именно является куратором того диплома.
Но Мейнхаф сарказма в моем ответе не услышал.
— То есть вы хотите сказать, что когда наконец соизволили дойти до списков, то темы вашего уровня уже не было? — с подозрением уточнил он.
— Могу поклясться собственным даром, что нет, уже не было, — отчеканила я категорично. Так, чтобы мой ответ мог трактоваться однозначно.
— Найриша, — Мейнхаф посмотрел на меня колко и внимательно, будто первый раз увидел, — смотрю на вас и думаю, как в одном человеке может уживаться столько противоречий: вы бездарная адептка с крохотным даром, но изворотливая, наглая и пронырливая. Таким, как вы, не место не то что в науке, но и в университете.
— Сочту за комплимент, — холодно произнесла я.
Меня так и подмывало ответить асимметрично. В смысле на негативный комментарий высказаться по-доброму, тщательно подбирая слова… для некролога обидчика. Сдержалась. Почти.
— Тогда и вы разрешите ответить любезностью, — начала я. — Вы, магистр, отлично знаете свой предмет, у вас даже есть определенный кодекс благородства, правда, исключительно для вашего же внутреннего пользования. Вот только, служа науке, вы забываете о простом и человеческом.
— Адептка Росс, я вас уже предупреждал, что сделаю все возможное, чтобы диплома вы не получили. Так вот учтите: напросившись в соавторы к альву, вы утянете и его за собой на дно.
— Поверьте, Вир отлично плавает, — глядя глаза в глаза и улыбнувшись одними губами, уверенно ответила я. Про себя подумала: «Но меня утопить будет тоже тяжело».
— Вы самая отвратительная адептка из всех, кого я когда-либо обучал, — припечатал магистр и, повернувшись ко мне спиной, дал понять, что наш разговор окончен.
Я также, не говоря ничего, схватила свою сумку и поспешила на следующее занятие.
После разговора с Мейнхафом я весь день была злой. Впрочем, своих истинных чувств не показывала, улыбалась. После общих занятий Вир ушел на языковой спецкурс, а мы с Алекс отправились домой. Выходя из университета, подруга
посмотрела вперед, вдруг резко остановилась и скривилась.Я проследила за ее взглядом, увидала Стрелу. Он шел с перебинтованной шеей и тремя прилипшими намертво адептками. Они буквально льнули к нему, преданно заглядывая в глаза и выразительно — на грудь. И не только заглядывая, но и активно прикасаясь к оной.
— Какой же этот рыжий гад… страшный бабник! — сказала, словно сплюнула, Алекс.
— Почему страшный, вполне себе симпатичный, — поддела я.
— Раз симпатичный, забирай себе, — отрезала Алекс.
— Спасибо, он не в моем вкусе.
— Если дело только в острых ушах, то могу их рыжему подкорнать! — кровожадно прошипела она.
Да уж. Человеколюбием Алекс сегодня можно было убивать. Но не успела я ничего сказать, как подруга выпалила:
— Демоны, он меня увидел. Так, Нари, меня здесь не было.
И Алекс исчезла. Когда Стрела наконец отвязался от поклонниц и добрался до меня, я развела руками и произнесла:
— Алекс просила передать, что ее здесь не было. И даже не планировалось.
Думала, Стрела разозлится, а он — рассмеялся. Вот и пойми этих парней.
До дома я дошагала довольно быстро и, уязвленная словами Мейнхафа, засела за учебу.
Уже вечером в сумерках донесся странный звук из окна. Я насторожилась, на цыпочках подошла к подоконнику и, осторожно выглянув на улицу, потрясенно застыла.
ГЛАВА 10
Поломанный куст роз, в который я вчера выкинула обломки иголки, пел. Пел! И репертуар этого цветочного безобразия состоял исключительно из баллад о неземных чувствах. А с учетом того, что счастливо закончившаяся любовь у менестрелей была не в чести, то в конце каждой баллады кто-то из влюбленных умирал. Или оба. От неразделенных чувств, от коварства соперника, от козней врагов… Ну или хотя бы от гангрены.
Завывали розы столь пронзительно-заунывно, что я лично захотела отыскать в чулане лопату, чтобы закопать эту пакость. Но потом подумала, что некромант гораздо эффективнее и прогрессивнее примитивного ручного труда.
Тай с такой постановкой вопроса была не согласна, но, как говорится, против демократии не попрешь. А за упокоение розового куста высказались все домочадцы единогласно, исключая юную некромантку. Она-то как раз ворчала, что демократия — это гадость и архаизм и незачем ее внедрять в прогрессивную монархическую форму правления.
Впрочем, ворчала-ворчала, а заклинание упокоения прочла. И вроде бы куст даже сдох. Как выяснилось — до утра. А с первыми лучами солнца весь квартал услышал похоронный марш. Громкий и проникновенный. Розовый куст воскрес и мстил.
Утром за завтраком собралась вся семья. И даже Вир, вернувшийся накануне в семь вечера (задержался на занятиях по единому имперскому), присутствовал. Лица всех были под стать мелодии за окном. Даже каша в тарелках была какой-то мрачной, а не просто гречневой.
— Есть идеи? — вопросил дядя Моррис, когда домочадцы расправились с едой.
— Как тот, кто не понаслышке знает не только о жизни, но и о смерти, — печально и протяжно начал фамильный призрак Йоко, — могу сказать, что с тем, кого нельзя убить, нужно договариваться.