Спасти дракона

– Зато робленных вытащили, – неуверенно напомнил Богдан.

Танька принялась трубно сморкаться, пряча за насморком желание разреветься. Она хотела спасти ведьмочек, но теперь с ними все в порядке, Оксана Тарасовна спешно повела всю четверку в роскошный спа-салон – восстанавливаться после пережитых потрясений. А они с Богданом сидят на опустевшей Иркиной кухне, она простужена, и вообще все плохо. Они проиграли.

В лицо пахнуло горячим паром, и Вовкулака подсунул ей под нос тарелку с пельменями. Танька сквозь слезы уставилась на выглядывающие сквозь разварившееся тесто комочки мяса. Есть не хотелось.

– Ну извините, я не Иркина бабка, чтоб вас разносолами потчевать! – возмутился Вовкулака.

– Бабки у серокожего действительно не было, – задумчиво сказал Богдан. – Или он ее где-то в другом месте держал?

– Зачем? – Вовкулака так удивился, что даже прекратил дуть на нанизанный на вилку пельмень.

– Ну где-то же она должна быть – бабка! – Богдан окунул свой пельмень в растекшееся масло.

– В зеркале, – шмыгнула носом Танька. Вот еще бабка – очередное доказательство ее собственной никчемности! – Когда серокожий от меня еще в потемкинском дворце удирал, это она мне тайный ход показала – в зеркале появилась и зонтиком ткнула!

– Насчет экзотариума я тоже не сам догадался, – сквозь забивший рот пельмень прошамкал Богдан.

– Бабка? – Танька уронила вилку и в изумлении уставилась на парня.

Горячущий пельмень жег рот – проглотить невозможно, выплюнуть неприлично, – и он только смог в ответ неопределенно подергать головой. Он помнил все, что происходило с ним, когда становился здухачом, но воспоминания воина сновидений были как сны – яркие, подробные, но все-таки сны. И теперь он уже не мог точно сказать, действительно ли видел, как сквозь прилепленную на стекле яркую афишу экзотариума вдруг проступило знакомое лицо и Иркина бабка подмигнула ему, как всегда делала, подкладывая на тарелку добавку.

– Ей просто нравится морочить нам голову! – чуть ли не с ненавистью процедила Танька. – Она это столько лет делала и теперь не собирается отказываться от любимого развлечения… Елизавета Григорьевна! – последние слова она выдала таким тоном, будто это грязнейшее из ругательств.

– Я тут поспрашивал, – глухо откликнулся Богдан. – Все соседи знали, как ее зовут. Мои родители знали, как Иркину бабку зовут. Для всех она была баба Лиза, и только Ирка и мы… – он не закончил фразу, лишь рукой махнул.

– А откуда мы про Елизавету Григорьевну узнали? – спросила Танька. И сама ответила: – От бабки. Рассказала нам байку и показала подвал. Свой собственный ведьмовской подвал! Который мы раньше в упор не замечали! Мы такие… такие наивные дураки! – с силой бросила она. – Особенно я!

– Значит, Иркина бабка и есть предыдущая хортицкая ведьма? – задумчиво сказал Вовкулака – ответа он явно не ждал, да его и не последовало. Он торопливо запихал в рот сразу три пельменя и сквозь раздутые, как у хомяка, щеки скомандывал: – Пошли!

– Куда? – изумилась Танька.

– Молодые вы еще, – покровительственный тон несколько портили непрожеванные пельмени. – Не понимаете, что одна неудача еще не конец света! Не получается что-то одно, пусть даже очень важное, – сделай пока другое, что получается. А там, глядишь, или обстоятельства новые откроются, или еще что – и до важного доберешься. Главное – не сидеть, волка ноги кормят!

Танька и Богдан дружно уставились на тарелку с пельменями.

– Не вышло с серокожим – надо хотя бы бабку разъяснить, – продолжал Вовкулака. – Пошли ее сундук обыщем.

– Какой… сундук? – еще больше удивилась Танька.

Вовкулака недоуменно воззрился на нее в ответ.

– Бабкин. Который в ее комнате. Которого раньше никто не замечал, – раздельно, как умственно отсталой, объяснил он. – Ты что, забыла?

Танька с Богданом тревожно переглянулись. Не то чтоб совсем забыли, но… воспоминание было… размытым. Вовкулака говорил, и они будто видели этот сундук – тяжелый, широкий, резной. Вовкулака замолчал – и образ как мокрой тряпкой стерли. Осталось только слово. Сундук. Какой еще сундук?

– Пошли! – сгребая волю в кулак, кивнула Танька. В глубине души ей казалось, что войдут они в бабкину спальню – а сундука и нет. И сама не знала, боялась этого или хотела. Сундук был – во всей своей тяжеловесной непреложности. Танька снова залюбовалась резьбой.

– Вот бы тут перчатки нашлись старинные, – мечтательно прошептала она. – Или шляпка.

Взявшиеся за крышку Богдан и Ментовский Вовкулака переглянулись с таким видом, что Танька невольно смутилась.

– Я тебе говорю… – тоном бесконечной покорности судьбе сказал Вовкулака. – Половина причины, что она на тот бал поперлась – чтоб платье надеть.

– Серокожему демонстрировать? Или толстым теткам? – удивился Богдан.

– А им без разницы. Бабы – они все такие! – тоном окончательного приговора объявил Вовкулака и отвалил тяжелую крышку.

Сундук пах прошлым. Это был странный, едва уловимый, будоражащий запах, какой бывает в музеях и старых библиотеках: бумаги, сушеных трав и еще чего-то, таинственной составляющей, от которой чаще бьется сердце.

– Здесь должны быть фотографии – у моего дедушки похожий альбом есть!

Альбом был толст и осанист, как купчина первой гильдии, затянут в солидную кожу и украшен золотым тиснением по уголкам. Танька благоговейно открыла и завороженно уставилась на первую страницу.

– Это еще не фотография, это называлось дагерротип, – почему-то шепотом сказал Вовкулака.

На даже не черно-белой, а скорее коричневатой толстой бумаге застыло изображение девушки, совсем юной, лишь года на два старше Ирки, с такими же высокими, как у Ирки, скулами и темными волосами. Пронзительная зелень глаз была подрисована вручную. Неправдоподобно тонкий, двумя пальцами переломить можно, стан девушки облекало белоснежное бальное платье дебютантки.

– Это она такая была? – выдохнула Танька. – Бабка?

На следующей фотографии – уже именно фотографии, хотя и очень старинной – две молодые дамы в легких платьях сидели на широкой веранде над Днепром. У заставленного старинной посудой стола в парадной позе застыла горничная с фарфоровым чайничком в руках, а на ступеньках веранды возлежала изящная козочка с бантиками на рогах.

– Это наша… в смысле, бабкина, коза? – изумился Богдан.

– Наверняка у нее коза – как у Ирки кот, – кивнула Танька. – Знаешь, кто у Стеллы? – Танька захихикала. – Байбак! Реликтовый вымирающий вид степного сурка. Здоровенный жирный байбак-долгожитель!