Спасти генерала Траяна

– Трина-адцать!
– задорно прокричал бегущий, не оборачиваясь.

В толпе засмеялись и захлопали. Кто-то заулюлюкал в сторону стражей порядка, кто-то показал средний палец! Но полицейские и сами уже хохотали вместе со всеми.

"Где мои тринадцать лет!
– Семён широко счастливо улыбнулся, чуть не захлебнулся от радости, и тут же почувствовал, что плачет.
– Где. Мои. Тринадцать. Лет...
– повторил он, останавливаясь после каждого слова, будто силясь осмыслить неподъёмную тяжесть каждого.
– Нет их, и больше не будет. Ни четырнадцать не будет, ни пятнадцать, ни даже семнадцать. Теперь всегда только больше восемнадцати. Я уже никогда не смогу дотронуться до тех, кому нет шестнадцати...".

Он медленно побрёл через сугробы в сторону створа моста у каменных львов. Сел на заметённую снегом скамейку и стал смотреть на опустевшую, начавшую затягиваться льдом полынью. Короткие эмоции прошли, ничего не осталось, только чувство утраченной надежды.

– Товарищ, не подскажешь, какой сегодня день?

Вопрос не застал Семёна врасплох. Он его совсем не тронул.

– Седьмое ноября, вторник...

– Две тысячи семнадцатый год, столетие революции?

– Да.

Щёки мальчика смущённо зарделись, он перекинул шарф через плечо, прикрывая улыбку.

– Точно попал, - удовлетворённо произнёс он и потёр красные от ледяной воды руки.
– Холодно у вас тут.

– Да, осень странная в этом году. А вообще, мне любая осень уже не в радость.

– В прошлый раз я заблудился, - улыбнулся мальчик.
– Попал в пустыню, в тысяча девятьсот сорок третий год! Мне шесть лет всего было, - оправдываясь, сказал он.
– И, знаешь, он плакал, когда я улетал. Очень сильно полюбил меня. Я попросил его поправить мой шарф, а он сразу всё понял... Ты поправишь мне шарф?

– Нет, - ответил Семён.
– Я не буду дотрагиваться до тебя.

– Я пришёл к тебе слишком поздно. Понимаю, - уголки губ мальчика скорбно опустились.
– А если я попрошу сделать это ради меня?

– Даже ради тебя не сделаю... Я устал от уколов, лекарств, оскорблений, побоев. Я любить больше не могу. Умею только бояться. Боюсь ударов током по голове, от которых такие судороги, что выворачивает суставы и отрываются сухожилия от костей... Я ничего к тебе не чувствую. Даже боли и холода почти не чувствую.

– Негодяи, они же погубили тебя!
– воскликнул мальчик в сердцах, и глаза его блеснули бешеной ненавистью.
– Впрочем, сегодня вернётся Траян, - сказал он, успокаиваясь.

Семён промолчал. Ему не хотелось говорить.

– Когда мы с тобой увидимся снова, всё будет по-другому, не бойся...

– По-другому никогда не будет...
– сказал Семён грустно.
– Или ты прибыл из маленькой страны сновидений, о которой мы когда-то пели? Тогда, может быть, звёздный миг в самом деле, придёт? И на крылатой колеснице мы совершим полёт...

– Я из будущего.

– Там у вас, наверное, веселее, чем здесь...
– Семён, уже говорил, не открывая застывающих губ.

– Что может быть весёлого, когда в Европе всего двести восемьдесят человек осталось, а во всём мире, включая космические и подводные города - чуть больше тысячи?.. Дети валяются, как грязь, на земле, их никто не подбирает...

Семён уже не видел мальчика. Ему и свет почему-то казался чёрным. Он теперь говорил с голосом.

– Этой ночью я утону, уже не выплыву. Как ты догадался об этом?

– Мы с тобой ни разу не возвращались на место, где были однажды, это и невозможно по законам нашей физики. Только если мне предстоит менять хозяина.

– Этот мальчик, который не утонул, ты уйдёшь к нему?

– Да.

– И ты тоже бросаешь меня...

– С ним я буде счастливее, извини.

– А что будет со мной?

– Не знаю, - ответил голос.

Не только борода Семёна была затянута инеем. Снег не таял уже в ложбинах морщин его измученного лица...

"Что взять с варваров? На землях дикарей даже публичная мужская нагота считается вещью постыдной. Они испытывают гнев при виде обнажённого человеческого тела, ибо не контролируют себя в собственной необузданности". Афиней Траянский. III век ветхой эры.

"Педофилия, самый благородный в истории человечества социальный институт, регулирующий любовные отношения взрослого мужчины и мальчика, по мере продвижения на восток и запад принимает всё более уродливые формы, превращаясь в насилие над самим ребёнком и глумление над его эрастом". Дарий Фессалийский. V век ветхой эры.

"Гражданин США греческого происхождения, Траян Константидис, занимавшийся в Санкт-Петербурге развратными действиями с незрелыми мальчиками, по возвращении на родину был арестован и приговорён к двадцати двум годам тюремного заключения без права досрочного освобождения". Джон Хоуп Дэвидсон. "The Vashington Post". XXI век ветхой эры.

Из истории геноцида античного народа в варварских империях.

Мальчик вошёл под кров так уверенно, будто много раз бывал здесь. Он не был обычным. При взгляде на него у Виталика, повидавшего в своей жизни много красивых мальчиков, захватило дух.

– Мне нужны дары Траяна: золотой конь, заговорённая кольчуга и огненный меч, - сказал он.
– Я призван уничтожить зло, убивающее мой народ.

Никому не пришло в голову усомниться в истинности сказанного, так страстен и убедителен в своей речи был мальчик. Но никто из ребят не знал, где искать магические дары.

– Дара должны быть в Петербурге?
– Виталик видел, как воспряли духом его юные друзья, услышав имя Траяна.

– Они должны быть недалеко от того места, где находится логово дракона.

Весь день мальчики рыскали по самым потаённым закоулкам города, но никто и близко не мог сказать, где можно отыскать артефакты.

И только ночью пред сном Виталик вспомнил, что ещё со времён траянских от стрелки безымянного острова сновидений по ночам доносилось ржание и топот конских копыт. И временами вспышки света озаряли подбрюшия облаков, нависающих над островом.

– Я точно знаю, где искать артефакты!
– сказал Виталик.

– Где, где?
– даже усталость отступила от ребят.

– Ложитесь спать. А ты, Тёма, запевай "Маленькую страну".

– Мне час свиданья предназначен

В звёздной моей стране.

Там ждёт меня красивый мальчик

На золотом коне, - запел Артём. Мальчики закрыли глаза.

На стрелке безымянного острова сновидений нетерпеливо переминался с ноги на ногу красный конь, укрытый золотой попоной. Качались подвешенные на золотой паутине латы. Покачивался воткнутый остриём в камень ослепительно сверкающий меч.