Спасти «Скифа»

– Вам, Михаил, при любых раскладах выйдет не сладко, – вздохнул Борин. – Просто задание ваше, капитан Сотник, на контроле в штабе фронта. Лично, – он для убедительности поднял палец вверх, – у командующего. И я буду не я, если к утру, – он взглянул на часы, – операция «Скиф», как мы ее обозвали, не окажется на контроле Ставки. Лично… сам понимаешь, у кого. Что я буду докладывать о составе разведывательно-диверсионной группы, как по-твоему?

– Что задание будет выполнено.

– Ты вот только не изображай мне здесь дурачка! – Борин хлопнул ладонью по стопке документов. – Значит, успех операции «Скиф» и фактически судьба фронта зависит, – подполковник выставил вперед руку, загибая пальцы, – от рядового Красной армии, немца по фамилии Вольф, уголовника-рецидивиста Чубарова, который из своих двадцати девяти лет в общей сложности десять отсидел, сына врага народа Гайдука, по которому рыдает трибунал. А старший группы – офицер, напавший на оперативника особого отдела, сотрудника НКВД, что в лучшем случае, Сотник, влечет за собой штрафбат! – он показал разведчику четыре пальца. – И вот до кучи, – загнул пятый, чтобы получился кулак, – я, начальник разведки полка, всю эту политически неблагонадежную группу покрываю!

Сотник решил промолчать. Борин поднялся. Заложив руки за спину, прошелся по блиндажу из угла в угол. На ходу достал из кармана галифе коробку «Казбека», сунул папиросу в рот, протянул раскрытую коробку капитану. Тот угостился, прикурил от каганца, протянул тлеющую папиросу подполковнику. Тот прикурил от нее, взял с самодельной полки две алюминиевых кружки, поставил перед Михаилом. Так же молча подхватил свой стоящий в углу вещмешок, зажал папиросную гильзу в зубах, порылся внутри «сидора», достал стеклянную бутылку, закупоренную настоящей пробкой.

– Коньяк, – бросил коротко. – Трофейный. Чей трофей – не знаю, на фронте не спрашивают. Мне адъютант комполка сунул.

– Спирт привычнее.

– Привычнее, – согласился Борин, разливая коньяк по кружкам.

Блиндаж сразу же наполнился чужим для войны, давно забытым ароматом, на какое-то мгновение перебившим запахи портянок, железа и пороха. Подхватив свою кружку, Борин остался стоять, и Сотник тоже поднялся. Теперь мужчины стоял друг напротив друга, сжимая в руках кружки с коньяком – самое надежное и безотказное сейчас оружие.

– Выход через час, – произнес Борин.

– Даже через пятьдесят минут – уточнил Сотник.

– На том участке, где пойдете, наши начнут заварушку. Так что проскочите. Дальше – как получится.

– Получится, – Михаил призывно качнул кружку в руке. – Будем жить, подполковник.

– Да уж постарайтесь, капитан.

– Место мое на «губе» не займите.

– С особого отдела станется. Будем, Миша.

Выпили в два глотка.

Помолчали.

А потом Борин взял со стола документы. Сунул их в нагрудный карман кителя. Старательно застегнул пуговицу. И даже прихлопнул сверху ладонью.

День первый

1943 год

7 июня

Харьков

1

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Из утреннего сообщения 7 июля 1943 года

В течение ночи на 7 июня на фронте ничего существенного не произошло. В районе Лисичанска противник дважды пытался переправиться на левый берег реки Северный Донец. Наши подразделения метким огнем истребили несколько десятков гитлеровцев и вынудили их отступить. Советская авиация совершила налеты на аэродромы противника. В результате бомбардировки на немецких аэродромах отмечены пожары и взрывы.

Западнее Ростова-на-Дону происходила редкая артиллерийско-минометная и ружейно-пулеметная перестрелка. Наши подразделения разрушили 10 блиндажей и 3 наблюдательных пункта, уничтожили артиллерийскую батарею и 13 пулеметов противника. Разведывательная группа под командованием старшего лейтенанта т. Яковлева и лейтенанта т. Завьялова проникла в тыл противника и истребила 18 гитлеровцев. Захватив пленных и трофеи, разведчики вернулись в свою часть.

2

До места, где Павел Гайдук спрятал отбитый у немцев «хорьх», группа добралась к позднему утру.

Летом светает рано, потому фронт перешли, выдвинувшись загодя, пока ночь еще была их союзником. Выдвигаться пришлось южнее заданного квадрата, шуметь дважды за полтора суток на одном и том же участке не хотелось. Потому, дождавшись рассвета, а вместе с солнечными лучами – утренней канонады, разведчики совершили марш-бросок и за четыре часа добрались до места. Там же, у машины, Сотник решил дать всем отдохнуть: самая сложная часть пути еще только предстояла.

– Давайте порубаем, – не столько предложил, сколько распорядился он.

– Есть порубать! – поддержал командира Чубаров.

Пока он, ловко орудуя немецкой финкой, вспарывал жестяные банки с мясными консервами, а остальные тем временем скинули маскхалаты, Михаил, отступив на несколько шагов, еще раз оглядел свою группу.

Если по уму, форму майора войск связи должен был надеть он как старший по званию. Но выросший в шахтерском поселке Сотник еще в школе имел проблемы с изучением даже родного языка, не говоря уже о немецком. Более того: учительницу немецкого Мишка ненавидел какой-то странной, необъяснимой, и потому еще более лютой ненавистью, и сухая плоскогрудая дама в старомодных, кажется, дореволюционных очках отвечала ему взаимностью.

С учетом же сложившейся ситуации вступать в любые разговоры должен был как раз старший офицер. Потому трофейную майорскую форму надел рядовой Волков, превратившись по документам даже не в Вольфа, а некоего Ганса фон Шромма – особенно забавлял Вилена почему-то именно временный баронский титул. Волков был примерно одного возраста с остальными, но из-за какой-то причины, которую он сам называл «неправильным обменом веществ», выглядел старше благодаря одутловатому, чуть отекшему лицу. Если бы Сотник не знал, что рядовой Волков в отличие от остальных практически не пьет, отдавая положенные фронтовые сто граммов по договоренности первому же, кто попросит, он решил бы: солдат не просыхает.

Машину должен был вести старший сержант Чубаров – по этому случаю ему досталась ефрейторская форма, а он не особо и возражал, поскольку, как и Сотник, по-немецки знал только несколько фраз, включая обязательное «хенде хох». Но здесь как раз все в порядке: с унтера спрос невелик, рядом старший офицер, вот он и будет разговаривать, дело же унтера – молча крутить баранку. На Сотнике тоже был мундир нижнего чина: с немцами он умел доходчиво изъясняться, по собственному определению Михаила, только языком оружия. А Павел Гайдук, говоривший по-немецки не так бегло, как Волков, но вполне пристойно, как того и требует университетское образование, получил форму обер-лейтенанта: единственную, которая пришлась в пору Малышу.

– Ну, так что за прогулка, командир? – спросил Чубаров. – Может, обмозгуем?

– Да, Миша, – поддержал его Гайдук. – Толком-то мы ни хрена не знаем.

Волков молча работал челюстями, пережевывая тушенку с хлебом.

– Я сам знаю немного, – признался Сотник.

– Даже так? – удивленно вскинул брови Гайдук. – Совсем плохо? Мы идем туда, не знамо куда?

– Ну, скажем, конечная точка у нас – твой родной город Харьков, – напомнил Сотник. – А вот там нужно найти ответы на кучу вопросов.