Спавшая пелена

— Там будет удобнее. Стул всего один, а на кровати мы поместимся вдвоём.

Какая-то часть моего разума немедленно встрепенулась, решив, что это откровённый намёк. Но, стоило напомнить самому себе о текущих обстоятельствах, как лишние мысли сразу отступили на второй план.

Оказавшись в спальне, Люсия с ногами забралась на постели. Я же осторожно сел на край кровати и начал рассказывать. Изложил всё — от инцидента на хлебозаводе до диалога с новым техником и моих изысканий во внутренней сети Полиса № 16.

Единственное, что я поменял в хронологии, — момент с фотографией. Полностью умолчать о нём показалось неправильным. Поставив себя на её место, я бы хотел, чтобы мне рассказали всё. Тем не менее, вываливать подобную информацию в самом начале тоже было бы неверно. Так что этот блок я оставил на финал.

Выражение лица Люсии менялось на протяжении всего моего рассказа. Порой казалось, что она вот-вот закричит или забьётся в истерике. Но девушка стойко продержалась до самого конца. До того самого момента, когда я упомянул снимок.

Тогда она вскочила со своего места и порывисто бросилась в прихожую. Шагнув следом, я обнаружил её, стоящую с пустой рамкой в руках. Она обернулась ко мне, и в её взгляде читались гнев и растерянность.

— Тут были мои родители! Единственное фото, которые мне отдали в детском доме! И что? Это тоже было ложью? Как такое вообще возможно? Зачем? Ради чего так калечить людей?

Про детский дом я ничего не говорил. Хотя и предполагал, что, раз у нас одинаковые пустые рамки, то истории их появления тоже могут оказаться схожими. А о том, что на самом деле произошло с нашими родителями, я сейчас старался вовсе не думать.

— Я не знаю, кто это делает и зачем. Самое рациональное предположение — стратегию реализует правление «Гелиоса». Но, где здесь логика, я пока понять не могу.

Люсия швырнула рамку на поверхность комода. Развернувшись, впилась в меня взглядом. Если раньше её глаза просто блестели, то сейчас они были попросту полны слёз.

— Это неправильно. Так нельзя. Никто не может вот так обращаться с людьми. Даже «Гелиос», как бы они ни хотели спасти человечество. Что это за спасение такое, если мы все превратимся в рабов?

Буквально на миг замолчав, продолжила:

— Я ведь ничего из этого даже не замечала. Хотя всё было перед глазами. Я же оператор, в конце концов. Вижу весь город. Все объекты. Но не разглядела простейшие вещи, которые были всё это время прямо под носом.

Девушка говорила всё громче и громче. Я сделал шаг ближе и напомнил осторожно:

— Думаю, будет лучше, чтобы нас не слышали соседи.

Люсия горько усмехнулась:

— Почти весь дом работает в кондитерском цехе. После работы им положено по одному бесплатному десерту и два стакана чая. Плюс два подхода по пять минут в массажных креслах. Раньше, чем через час, в квартирах никто не появится.

Кондитерский цех я помнил. Рабочих там было не так много, но, пожалуй, их вполне хватило бы, чтобы заполнить целый дом. Да и девушка говорила вполне уверенно.

Люсия бросила быстрый взгляд на рамку и продолжила, снизив громкость голоса:

— Они отняли у меня всю жизнь. Не только у меня. У всех нас. Превратили в роботов, которым запрещено жить. Штайнер это как будто чувствовал. Он ведь даже пытался пробиться. Помнишь тот стул с инициалами? А ещё мы с тобой… Ведь не зря же мы…

Я вопросительно приподнял брови и не удержался от уточнения:

— О чём ты?

Люсия на мгновение опустила взгляд и, как мне показалось, слегка покраснела. Затем снова посмотрела на меня — дерзко, решительно, с вызовом.

— А ты подумай. Мы же единственные, кто обедал вместе.

Сначала я хотел машинально возразить, напомнив, что в столовой полно небольших групп из двух-трёх человек, сидящих за одними столами. Но потом до меня дошло, что именно она имеет в виду. Девушка была права — других разнополых пар за столами нашего департамента я действительно не видел. Только мы с Люсией, и то не каждый день.

— Хочешь сказать, мы тоже пытались неосознанно бороться?

К моему удивлению, Люсия посмотрела на меня, как на идиота. Даже чуть улыбнулась, несмотря на то, что в её глазах всё ещё блестели слёзы.

— Это значит, что… Во-первых, ты немного тормозишь. Как коммуникатор со старым софтом. А во-вторых, это означает, что мы друг другу нравимся. Возможно, очень нравимся.

Последние слова она буквально прошептала. Затем стремительно шагнула вперёд, толкнув меня руками в грудь и прижала к стене. Не сказать, что я был против такого развития событий. Тем не менее, выглядеть человеком, воспользовавшимся ситуацией и её состоянием, мне совсем не хотелось. Поэтому я решил немного прояснить её мотивы:

— Ты делаешь это, потому что…

Договорить мне она не дала. Поднявшись на цыпочки, приблизила своё лицо к моему и тихо прошептала:

— Я делаю это, потому что хочу. Очень хочу. И боюсь, что завтра утром это желание исчезнет.

Озвучив последние слова, Люсия впилась в мои губы поцелуем. А спустя десяток секунд мы оказались в постели, принявшись неловко избавляться от одежды. Чуть позже мои пальцы коснулись обнажённой женской кожи, принявшись активно исследовать её тело. Впрочем, она сама вовсю участвовала в процессе, с удовольствием направляя мои движения.

Через какое-то время девушка превратилась в штурмана совсем иной части мужского тела. А потом я понял, что очень рад отсутствию её соседей. Потому как, несмотря на все наши старания, удержать рвущиеся наружу стоны было попросту невозможно.

Я даже не предполагал, что близость между мужчиной и женщиной может доставить настолько зашкаливающее удовольствие. Кажется, в момент завершения у меня буквально помутилось сознание. Уровень наслаждения оказался настолько запредельным, что в себя я пришёл только после того, как рухнул на постель рядом с тяжело дышащей Люсией. Сама она перевернулась набок и с довольным видом улыбнулась. Но, спустя мгновение, неожиданно потянулась пальцами вниз, после чего быстро поднялась и устремилась в ванную.

Пару секунд я недоумённо смотрел ей вслед. Потом в голове всплыли определённые физиологические детали, которые полностью объясняли её поведение. А сразу за этим пришло понимание ещё одного факта, который, как ни странно, вызвал во мне куда больше внутренней агрессии, чем всё остальное.

Его суть была проста: помимо прочего, нас лишили эмоциональных привязанностей к противоположному полу, а вместе с ними и плотских желаний. Тех самых, которые, как я только что выяснил, способны доставить обоим участникам потрясающее наслаждение.