Спецкоманда №97
Шрифт:
В Чечне Олег не убивал. В противном случае не смог бы исполнять обязанности психолога: потерял бы мотивацию. Наверняка знал, что убийство правдоподобно может описать лишь тот, кто не совершал этого преступления. Равно как и объяснить его. Достаточно представить себе судей-убийц, выносящих приговор убийце...
Одну за другой он оставлял за собой кочки и островки с корявыми березками, усыпанными их желтушными листьями. Но мог заметить под ногами нечто другое: свои сброшенные навыки психолога. Он ввязался в борьбу, которую мог либо объяснить, либо описать. Он был вынослив и силен, но оказался голым и невооруженным перед лицом действительности. Может быть, он
...Колчин замер, схватившись за пестрый березовый ствол, когда впереди услышал нарастающую трескотню сучьев под чьим-то скорым шагом. Его застали врасплох и в самом неподходящем месте. Даже укрыться негде. Разве что уйти с головой в булькающую топь. Он распластался на мокром бугорке и взял автомат на изготовку...
Алексей выругался. Звук выстрела долетел до него сухим щелчком сломанной ветки. Вряд ли он по звуку определил работу британской винтовки, просто остальное оружие было бесшумным.
Неужели опоздал?
Сердце и так переполнено кровью, да тут еще добавилось адреналина. Даже дышать стало невмоготу.
«Серьга, Серьга, — стонал Земля, задыхаясь. — Неужели ты смог?»
Тут же придумал утешение: стрелял охотник. Выстрел из охотничьего ружья слышен за три километра. Получалось, что стрелок находился дальше переправы.
Значит, успеваю...
Еще не все потеряно.
Алексей, лишь раз пробороздив эти места, запомнил их навсегда. Скоро откроется болото, а за ним — долгожданная протока. Чистая, как слеза младенца, пить можно. Но широкая, зараза! Если переплывать ее, то по-чапаевски: «Врешь, не возьмешь!»
Тьфу, тьфу, тьфу!
Бережной выругал себя за вынужденную остановку, за время которой, правда, потерял не больше двух минут. От бесконечного бега он натер промежность и ноги. Жалел о том, что не в кроссовках, а в казенных ботинках. Кожа у них мягкая, но что толку? Разувшись, он сморщился от вида огромных белесых волдырей. Спецназовец проткнул их кончиком ножа, спуская жидкость, вывернул носки и снова надел их. Заметно полегчало. Ногам. Для полного счастья не хватало пары гигиенических прокладок на одно место.
Под ногами ковер из мелких сучьев. Сыроватые, но треска от них не меньше.
Эх, отвлечь бы сержанта от капитана...
Накаркал, накаркал! Своей рукой написал в дневнике: «Преодоление препятствий — с капитаном и стрельба — с сержантом».
Хорошая игра «Call of Duty».
Носимая радиостанция болталась в кармашке у плеча. Освободив ее, Алексей вызвал командира:
— Клим, Земля на связи! Ответь Земле!
И кто делает такие рации? С нашими можно из-под воды на связь выходить.
Последняя попытка:
— Я — Земля! Земля вызывает Клима.
Дерьмо! Докричаться проще.
Отвлечь бы...
Бережной на пороге щербатой шеренги кленов на ходу отвинтил глушитель с пистолета, поставил переводчик на автоматический огонь и дал в воздух две короткие очереди. Минуя деревья, выпустил еще три пули...
Пока Колчин не видел человека, бегущего навстречу, но слышал его все отчетливее. Пистолетные выстрелы сказали капитану, что его обнаружили. Кто? — спрашивал он себя, перебирая фамилии бойцов. Он исключил трех человек: Бережного, Серегина, который стрелял по нему, и самого командира экипажа.
Стало быть, либо Аденин, либо Михайлов, либо Гардин. Только эти трое.
Вот чья-то фигура мелькнула между тонкими стволами кленов. Еще несколько секунд,
и человек выйдет на прогалину.Кто из трех?
Поджидая цель, Колчин четко видел только деревья. Потому не разобрал в выбежавшем из подлеска человеке того единственного, на которого рассчитывал, чья помощь ему была необходима. Он был в камуфляже, с характерно завязанной вокруг головы банданой — на манер повязки, с автоматом на груди. Олег не нажал бы на спусковой крючок «вала», если бы Алексей Бережной не поднял руку с оружием.
Капитану словно дали отмашку. Он придавил спуск, и металлический приклад автомата застучал в плечо...
Клим действовал быстро. Бой не мог затянуться по определению. Сергей на одном подсознании понял, что вся команда сейчас не только настроена, но и выступает против него. Он словно сбросил с себя груз, вот только сейчас превращаясь в настоящего диверсанта, в бездушную машину, которая не различает в противнике ни положительных, ни отрицательных черт. Для нее все на одно лицо. Он действительно стал старше. Намного. Сейчас в нем не было ни капли жалости к товарищам. Они, обратив против него оружие, автоматически стали его врагами. Для Сергея настал тот самый переломный момент, который всегда происходит с бойцом спецподразделения, и по большому счету он не понимал, что с ним творится. Не поздно ли? Нет, такое происходит всегда своевременно. Судьба умеет вовремя улыбнуться настоящему спецназовцу.
Он не считал, что выступает против команды, такого не могло быть, на то он и командир, чтобы подчиненные всегда слушались его, выполняли распоряжения без какой бы то ни было подоплеки.
Он не думал о том, что спасает капитана. Просто он считал, что поступает правильно. Над ним сейчас не довлела ничья власть. Хотя и не было чувства некой вселенской мощи.
И сейчас его нельзя было отличить от того человека, о котором долго размышлял полковник Артемов и писал в записке капитан Колчин. Даже внешне Клим походил на безымянного командира диверсионной группы из далекого 97-го: высокий, сильный, с волевым подбородком и уверенным взглядом.
Но до этих метаморфоз были дикие глаза снайпера группы и громкий выкрик самого Клима:
— Беги, капитан!
И в нем просквозило уже зарождающееся равнодушие к психологу.
...Серьга смотрел на Клима дикими глазами. У него даже изо рта слюна закапала, как у бешеной собаки. Сергей лишь подтолкнул его локтем, сбивая выстрел, а такое чувство, что ударил наотмашь.
— Ах ты!... — Серьга задыхался. Он видел перед собой предателя. Которому по законам военного времени положена пуля. Ему казалось, что у него отнимают свободу. А он... больше всех не хочет в тюрьму, потому что понимает: он больше всех виноват в той «чеченской» трагедии. Потому больше всех хочет жить. Особенно сейчас. После невероятно длинной ночи, наполненной ожиданием, ночи, полной надежд, тревог, страхов и сомнений. Всего в ней было поровну.
Он держал в руках лучшую в мире снайперскую винтовку, но в данной ситуации она была не страшнее дубинки. В отполированной до блеска шишечке, венчающей рукоятку затвора, отражалось искаженное, как в дверном глазке, лицо самого снайпера. И ничего человеческого в нем не было. Какая-то уродливая карикатура.
Марь, на которой лежал снайпер, словно проросла сквозь плотную ткань униформы, острыми иглами пронзая прочные тройные швы, зеленью заполнила крупные ячеи полотняной «кольчуги»... Не вставая, Серьга резко подтянул под себя ногу и выхватил из-под колена нож.