Спецкоманда SEAL. Абордаж

— Да, — устало отвечал он. — Это мой отец.

Блэйк вырос в обширном поместье Мёрдоков близ Фронт-Ройала, в полумиле от неспешных вод Шенандоа. Он учился в местной частной школе, потом в Экзетере; подразумевалось, что он поступит в Гарвард, чтобы потом избрать карьеру политика или юриста. И с самого начала он не мог отделаться от ощущения, что вся его жизнь — школа, женитьба, карьера вплоть до последнего пристанища в фамильном склепе — запрограммирована с тщательностью хорошо расписанной военной кампании.

Мёрдок точно знал, когда именно он начал стремиться в жизни к большему, чем обшитые дубовыми панелями интерьеры и снобистское общество Экзетера. Это произошло на летних каникулах за год до выпуска, когда он каким-то образом очутился в горах Колорадо с группой туристов. В школе он считался лучшим охотником, центровым футбольной команды и полагал, что находится в отменной физической форме, но недели пеших переходов, восхождений и бега с ориентированием в Скалистых горах убедили его в обратном.

И конечно, именно там он повстречал Сьюзен.

Его родители так до конца и не приняли ее. С одной стороны, еврейка, с другой — родом из семьи кадровых военных. Детство ее прошло в таких экзотических местах, как Йокосука, Субик-Бей и Пирл-Харбор; отец ее служил сержантом в морской пехоте и потерял ногу под Данангом, старший брат — моряк ударной подлодки.

Одним словом, это были не те люди, которых Мёрдоки могли пригласить за один стол с аристокрахами графства Уоррен или в Чеви-Чейз-Кантри Клаб в Вашингтоне.

Ко времени, когда Блэйк окончил Экзетер, он уже твердо знал, что не хочет поступать ни в какой Гарвард, и Сьюзен имела к этому самое непосредственное отношение. Опыт выживания в Скалистых горах разбудил в нем яростное, неукротимое желание испытать себя, и испытать в чем-то посерьезнее охоты или футбола.

Родителей весьма огорчило его решение записаться в морскую пехоту. После долгих и ожесточенных споров на эту тему был найден компромисс в лучших традициях вашингтонской политики. Блэйк поступит в Военно-Морскую Академию в Аннаполисе и станет морским офицером.

Разумеется, тут не обошлось бы без прямого вмешательства его отца, конгрессмена Чарльза Фитцджеральда Мёрдока, бывшего прокурора штата Вирджиния и избиравшегося уже на третий срок члена Палаты Представителей. Будучи членом Комиссии по Вооруженным Силам, он имел обширные связи как на Капитолийском холме, так и в высших кругах флотского начальства. Морской офицер, штабист в Пентагоне, быть может, даже офицер по связям с Конгрессом...

— Мы ведь желаем тебе только добра, Блэйк, — сказала ему мать накануне отъезда в Аннаполис. — Флот будет счастлив принять тебя. И почему бы отцу не нажать на пару рычагов, чтобы облегчить тебе жизнь?

В самом деле, почему?

Только потому, неожиданно понял Блэйк, что его жизнь снова распланирована за него.

Удаляясь от воды, взвод все так же бегом, не снимая лодок с голов, начал взбираться на песчаную дюну. Перевалив через гребень, они угодили прямо в грязь, где ровными рядами лежали бревна — куски телеграфных столбов, пропитанные креозотом, фунтов по триста каждое.

По команде инструктора каждый экипаж положил свою МНЛ на землю.

— Значит так, леди, — прокричал Мёрдок. — Сдается мне, кое-кто из вас еще не совсем проснулся. Чтобы день не пошел наперекосяк, надо слегка разогреться. А ну — раз!

Каждая семерка наклонилась и взялась за бревно.

— Два!

Более или менее одновременно все экипажи выпрямились, удерживая бревна на уровне груди. — Три!

Бревна на уровне плеч.

— Четыре!

Напрягая мускулы рук и спин, скрипя зубами от натуги, экипажи подняли бревна над головой. Кое-кто покачнулся, но все устояли. Никто не сдался.

— Три!

Бревна опустились на уровень плеч.

— Два!

На уровень груди.

— Раз! — на землю, и горе тому, кто, не дожидаясь команды, выпрямил спину.

— Раз! — все началось сначала, но не без любопытных вариаций: — Два! Три! Четыре! Три! Четыре! Каково наше кредо?

— Сэр! — ответ прозвучал хором. — Единственный легкий день был вчера, сэр!

— Нет еще желающих сдаться? Колокол здесь, у сержанта Симмонса! Стоит всего лишь подойти и позвонить!

Молчание в ответ.

— Три! Четыре! Три! Четыре...

Мёрдок наблюдал, как экипажи сражаются со своими телеграфными столбами, но думал о Сьюзен. Последнее время он все чаще вспоминал о ней. Возможно, чаще, чем надо. Легкий день был только вчера? Что ж...

Похоже, дальше будет хуже.

Сьюзен погибла на шоссе номер 50, когда семнадцатилетний юнец на «корветте», нанюхавшись кокаина, перемахнул через разделительный барьер и столкнулся с ней лоб в лоб. Она ехала на церемонию его поступления в Аннаполис, за три дня до их свадьбы. — Я знаю, как тебе тяжко, милый, — утешила его мать после похорон. — Но знаешь, возможно, в некотором роде так оно и к лучшему. Сьюзен была, конечно, славная девушка, не сомневаюсь, но, боюсь, ей было бы очень нелегко. Я все-таки считаю, что она была бы несчастлива в нашей семье...

И все это совершенно спокойным голосом. Так, словно вся Вселенная вращается вокруг нее, ее состояния, ее статуса. Впрочем, для них с отцом это вполне типичная точка зрения. Этот разговор стал последней каплей: неделю спустя курсант Мёрдок забрал документы и записался на курсы ПДГ (SEAL) в Коронадо. Спустя еще неделю его, после всех необходимых медицинских проверок, приняли. Учеба оказалась адски тяжела, но он бросался в каждое новое испытание с истовостью, которой в себе раньше и не подозревал. Он знал, что альтернативой этому стало бы только возвращение в семью, а дальше на этом пути была бы лишь разрушительная жалость к самому себе, ну... самоубийство — в любом случае измена всему, на что они с Сьюзен так надеялись.

Окончив курсы и сопутствующую им парашютную подготовку в Форт-Беннинг, штат Джорджия, он сознательно попросил назначения на Западное побережье: чем дальше от семьи и ее видов на его жизнь, тем лучше.

Он не успел повоевать в Панаме, но участвовал в боевых действиях в Заливе в составе Третьего Отряда. Годом позже, командуя взводом, он выполнил ряд ответственных заданий у побережья Северной Кореи, после чего ему присвоили чин лейтенанта и назначили старшим инструктором в Коронадо.

— Три! Четыре! Три! Четыре!..