Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Все эти разрозненные факты плюс продолжающиеся попытки заброски групп кутеповских боевиков в СССР советской пропагандой собирались в единую мозаику тотального наступления «белого террора» летом 1927 года, умышленно приуроченного к десятилетней годовщине великого Октября. Группа Шорина погибла при переходе границы в Онежских лесах. Два лидера последней крупной террористической группы РОВС внутри СССР, Радкович и Мономахов, сумели уже в начале 1928 года бросить бомбу в помещение приемной ГПУ на Лубянке, после чего также настигнуты и в перестрелке убиты. После этого силы боевой организации Кутепова были подорваны, и из-за больших жертв от таких массовых рейдов в СССР белоэмигранты отказались на время, а как оказалось в итоге – навсегда, хотя отдельные заброски групп для террора РОВС и других эмигрантских организаций продолжались вплоть до Второй мировой войны. Буквально за неделю до начала 1 сентября 1939 года этой войны с территории уже обреченной на германское вторжение Польши в СССР тайно ушла последняя группа террористов из потеснившего в этой деятельности стариков из РОВС союза более молодых эмигрантов НТС в составе Колкова, Леушина и Казнакова, вскоре погибшая на советской территории.

Такова официальная трактовка событий 1927 года советскими спецслужбами. На Западе и в эмиграции многие считали тогда, а у этой версии в истории и сегодня есть сторонники, что это все продолжение операции «Трест» на новом витке и еще более изощренным обманом. Что и переход к эмигрантам Опперпута был отработанным ходом Лубянки, якобы разоблачившим прежний «Трест», чтобы тут же дать ему продолжение. И что Опперпут сознательно заманил самых известных террористов РОВС в Советский Союз и здесь привел их на погибель, а самого его до своей гибели успела застрелить отважная белая террористка Мария Захарченко, версию же об их гибели порознь в лесах придумали в ГПУ для прикрытия. Так это позднее трактовал бежавший в 1930 году из Советского Союза чекист Агабеков, хотя сам он во время бурных событий лета 1927 года и находился на разведывательной работе ГПУ в Иране и о «заслугах» Опперпута в качестве провокатора мог знать только со слухов на Лубянке.

Некоторые вообще считали, что сделавший свое дело сотрудник ГПУ Александр Опперпут остался в итоге жив и чекисты имитировали его смерть опять же для подтверждения своей легенды. Для того и рассказ о драматичной погоне по лесам и разделении группы. Захарченко же с Вознесенским просто расстреляны тайно в ГПУ, никакой попытки подрыва общежития ГПУ не было – все чекистская мистификация вдогонку «Тресту». А сам Опперпут под другим именем затем был советским разведчиком (его якобы кто-то из русских эмигрантов видел позднее в Шанхае), да еще и в годы Второй мировой войны работал нелегалом в Европе и в немецком тылу. Так, исследователь операции «Трест» с белоэмигрантской стороны Войцеховский и в 70-х годах настаивал на своей версии: работавший в Берлине при Гитлере начальником по делам русской эмиграции белый генерал Бискупский рассказывал ему, что выявленный немцами в 1943 году глава советского подполья в Киеве по фамилии Коваленко и был тем самым Опперпутом. Сейчас из архивов КГБ нам точно известно, что к арестованному немцами в Киеве Коваленко Опперпут никакого отношения не имел. Под этим именем в оккупированном Киеве работал резидент НКВД Карташов, кадровый чекист, к тому же значительно моложе Опперпута. Сам Карташов не менее драматичная фигура в советской разведке, чем тот же Опперпут. Карташова уже репрессировали перед войной в 1938 году, а после раскрытия немцами он выжил в их концлагере, чтобы быть своими коллегами репрессированным уже за этот плен и умереть в 1950 году во Владимирском централе в заключении – но к Опперпуту этот чекист уж точно никак неприменим.

Другие же эмигранты, как член РОВС Виноградов, отстаивали в своих работах и мемуарах доброе имя Опперпута как сознательно перешедшего на их сторону бывшего чекиста, действительно погибшего с Захарченко в смоленском лесу. Так, лидер РОВС и организатор знаменитого теракта 1927 года на Мойке Виктор Ларионов (ушедший в СССР для террора вместе с Опперпутом и полностью ему веривший) в те же военные годы оказался в оккупированном немцами Смоленске, где Ларионов служил в немецкой армии и принимал участие затем в формировании власовской РОА. И там на месте он проверял реальность истории погони по лесам чекистов за группой Опперпута, получив ее подтверждение. Ставший при немцах бургомистром Смоленска бывший советский адвокат Меньшагин лично заверил Ларионова: этот лесной бой под Смоленском был, и это не мистификация чекистов, он сам видел труп Опперпута. А после ликвидации Опперпута тот же Меньшагин защищал в суде несчастного железнодорожника, у которого в сторожке заночевал преследуемый Опперпут и который на суде за пособничество белым террористам получил десять лет советских лагерей. Так что здесь, можно сказать, все ясно: просто у таких загадочных фигур в истории советских спецслужб, как Опперпут, Блюмкин, Делафар, да и тот же принятый кем-то за Опперпута Карташов, часто была посмертная легенда: кто-то их видел где-то, и неслась слава об их воскрешении.

Думается, что будь Опперпут настоящим чекистом-дезинформатором, а акция по заманиванию им в СССР супружеской четы главных практиков террора в РОВС Радковича и Захарченко – продолжением «Треста», со временем советская разведка должна была бы обнародовать правду, чтобы реабилитировать честное имя своего оперативника, хотя в мире спецслужб каких только чудес в деле конспирации не встретишь.

Да и слишком многое свидетельствует в пользу того, что Опперпут действительно изменил советской спецслужбе, добив уже тлевший «Трест», ведь он выдал на Западе много ценнейшей и правдивой информации. В частности – провалил ценного агента ГПУ Романа Бирка в МИДе Эстонии, который свою должность курьера использовал для передачи из Москвы депеш для европейской агентуры ГПУ. Бирк тогда в 1927 году отбился от обвинений в работе на разведку ГПУ, даже в эстонском суде сумел доказать свою невиновность, хотя начальник эстонской тайной полиции КАПО Сооман и требовал его ареста. Но сейчас мы точно знаем и из чекистских архивов, что Опперпут был прав в обвинении Бирка и что этот сотрудник посольства Эстонии еще в 1922 году завербован в Москве сотрудником КРО ГПУ Кияковским, а затем полтора десятка лет был ценным агентом Лубянки в Европе. Даже уехав подальше от требовавшего его крови шефа КАПО Соомана из Эстонии в Вену, Бирк долго работал на проект ИНО ГПУ по проникновению в спецслужбы Австрии и Германии, выступив вербовщиком нескольких офицеров германского абвера. Затем Бирка во избежание его раскрытия немцами вывезли в Данию, затем он еще катался по странам Европы, где ИНО подсовывало его в качестве ложного агента-информатора сначала спецслужбам Чехословакии, затем франкистской Испании, а в 1936 году Бирка собирались даже внедрить для разведки в армию Франко на испанской войне. Вся эта одиссея эстонского офицера, из симпатий к коммунизму пошедшего в 1922 году на вербовку ГПУ, закончилась по тем временам довольно типично. Летом 1937 года Роман Бирк отозван в Москву для отдыха и написания отчетов, здесь фактически похищен НКВД (арестован в гостинице, но ведь он никогда не был советским гражданином), обвинен в перевербовке германской разведкой и вскоре расстрелян. Но факт есть факт, Опперпут не врал и в случае с обвинениями Бирка, хотя ему и в этом тогда не поверили.

Все это лишний раз показывает, что в истории «Треста» при всей его теперешней изученности еще долго будут оставаться какие-то белые пятна. И это неудивительно для такой размашистой и многоходовой комбинации, куда по долгу службы, собственным энтузиазмом, обманом или угрозами были вовлечены за несколько лет ее реализации тысячи человек. Что же удивляться различным слухам с той стороны, если сами работавшие по программе «Треста» сотрудники советских спецслужб временами за эти годы начинали терять чувство реальности в лабиринтах многоходового обмана и подозревать, что выполняют уже не задание руководства, а действительно работают на окопавшуюся в ГПУ и связанную с белой эмиграцией антисоветскую группу. В таких многоходовых комбинациях с наворотами лжи и дезинформации всегда начинается такая раздвоенность, когда уже никто никому не верит, а провокаторы играют в личные игры. Тот же Василий Шульгин, по итогам своей поездки в Советский Союз и осмысливая провал эмигрантских сил в игре «Треста», в своей книге «Три столицы» написал, что сделал для себя главный вывод о таких операциях: «Провокация в итоге заводит самих провокаторов дальше, чем они сами этого хотят». Этот вывод он делал и в отношении предательства Опперпута, в стиле Азефа перехитрившего и своих хозяев.

В многотомной литературе о деле «Треста» мне особенно запомнился емкий и очень верный вывод о самой сути этой операции американского профессора Лазаря Флейшмана в его книге «В тисках провокации» о влиянии дела «Треста» на российскую эмиграцию: «Организация «Трест» – виртуозная мистификация, объект и плод подлога и воображения, вовлекающие в драматические столкновения непримиримых врагов и оборачивающиеся страшной, кровавой реальностью… Финальный период существования «Треста» сопровождался поистине «шекспировскими» коллизиями и ситуациями, в которых выявились множественные, несовместимые, «обратные» – то есть противоположные самим себе – смыслы едва ли не всех определений и утверждений». [5]

5

Флейшман Л. В тисках провокации. М., 2003. С. 8.

Это обычный закон для таких мощных разведывательных и провокационных конструкций, характерный не только для российской истории специальных служб, он имеет мировое распространение. В одном из шпионских боевиков американского мастера этого жанра Нельсона Демилля его герой, боец как раз такой специализации невидимого фронта разведок, говорит, что во всех этих долгих тайных акциях главное – не запутаться самому и не свихнуться, не забыть все изначальные правила и эзопов язык операций. Чтобы однажды, «когда начальство попросит тебя принести кофе, ты не забыл и понял, что тебе поручают убить президента Колумбии». И в нашей истории в ходе «Треста» запутывались и срывались даже опытные чекисты, прошедшие школу первой ЧК и горнило Гражданской войны. Вот показатель напряжения этих нескольких лет операции, вот показатель сложности этой конструкции Артузова и его людей, и здесь тоже остаются белые пятна.

А кроме белых пятен, легендарная операция советских спецслужб «Трест» окрашена и в красные, трагические тона. И из-за жертв поверивших в чекистскую наживку людей, от матерого разведчика английской короны Сиднея Рейли до рядовых членов диверсионных групп РОВС, а некоторым из этих восторженных юношей-монархистов было по восемнадцать – девятнадцать лет. И из-за того, что модель «Треста» затем отрабатывали в 20 – 30-х годах для внутреннего применения в стране, создавая за счет провокаторов лжеподпольные общества, а затем легко их ликвидируя с арестом поверивших в их существование тайных противников советского режима. Это только в сатирическом романе «Двенадцать стульев» созданный веселым мошенником Остапом Бендером «Союз меча и орала» из запуганных Советами дворян выглядит смешно, к тому же Бендер не был засланным агентом ГПУ, а несчастных «бывших» обобрал и пошел дальше. В реальности подобные истории заканчивались тогда арестами, делами о создании контрреволюционной организации, тюрьмой или расстрелом в чекистском подвале.

И из-за того еще лежит на «Тресте» печать трагедии, что десятилетие спустя практически все основные деятели «Треста» со стороны советских спецслужб были уничтожены своими же вчерашними товарищами в годы Большого террора в СССР: Артузов, Федоров, Пузицкий, Сыроежкин, Косенко, а также сгинувший в сталинских лагерях первый эмиссар «Треста» Якушев. Лишь единицы избежали этой мясорубки конца 30-х годов, как заместитель Артузова в КРО ГПУ Кияковский, убитый во время оперативного задания в Монголии до начала большой чистки в органах госбезопасности. И это тоже сейчас заставляет нас смотреть на историю «Треста» в летописи спецслужб России под новым углом зрения.

Последний аккорд «Треста»

Эту операцию советской разведки обычно не связывают впрямую с «Трестом» и выводят за ее рамки, хотя она фактически явилась прямым его следствием и вытекала из «Треста», даже если формально этот проект ГПУ и был уже закрыт. Речь идет о тайном похищении в Париже в 1930 году очередного начальника РОВС генерала Кутепова, приведшем в итоге к его смерти. Чекисты все 20-е годы не церемонились в методах, особенно в силовых акциях против русской эмиграции, но ликвидация генерала Кутепова в 1930 году стала венцом череды таких акций и по статусу жертвы, по ее авторитету в российской эмиграции, а также по особенно дерзкому исполнению этой операции в самом центре Европы.