Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 2

– Неужели это стоило того, чтобы убить царскую семью?

– Иван Леонтьевич, звание Николай Кровавый он заработал не от большевиков. Уже при коронации его вступление на трон обагрилось кровью на Ходынке. Уже тогда поэт Константин Бальмонт написал замечательное стихотворение. Найди и прочитай.

– Читал.

– Молодец. Кроме того, в стране практиковались порки, погромы и расстрелы. Он сам при этом лично никого не ударил, не повесил и не расстрелял. Стрелял только по воронам. Но, извини, Гитлер тоже никого не убивал. И, тем не менее, Нюрнбергский процесс сурово осудил его правление. И его сподвижники были повешены. А скажи мне, пожалуйста, сколько стоит у нас вышка? То есть высшая мера?

– Сто тысяч.

– Правильно. Совершенно верно. Сто тысяч. Сто тысяч растраты или нецелевого расходования финансовых средств. А царь угрохал тридцать четыре миллиарда. Золотом. Сколько вышек он схлопотал?

– В пересчёте на золото – тридцать четыре тысячи.

– Совершенно верно. Тридцать четыре ведра одних только пуль. Без гильз. А вот теперь… А вот теперь… Я скажу тебе… Открою тебе государственную тайну… Открою… Так и быть… Открою… Но учти. Поклянись, что сохранишь её… Пятьдесят… Нет, многовато… Сорок пять… Нет, тоже много… Тридцать… Тридцать пять лет. Да, хотя бы тридцать пять лет. Клянёшься?

– Клянусь.

– Так вот. Слушай меня, дорогой. И запоминай. Никакого расстрела не было.

– Как это не было, если три человека клянутся, что стрелял именно он? И сам Юровский, и его подручные.

– Во-о-от, вот-вот. Три человека. Три! А когда три человека клянутся, что стрелял именно он и только он, значит… Что значит?

– Неужели никто?

– Да! Да! Правильно! Верно! Никто!

– А кто ж тогда стрелял?

– Да в том-то и дело, что вообще никто.

В этот момент в кабинет вошла хозяйка. Она остановилась, молча поглядывая то на одного, то на другого.

– Ничего не понимаю. Но кто-то же стрелял? – спросил Иван.

– Вот непонятливый!

– Извините, товарищи командиры, я прерву вашу беседу, – вмешалась наконец Елизавета Абрамовна. – Приехала медсестра. Уколы, процедуры…

– Хорошо, мы завтра продолжим, – сказал Лев Захарович. – Приходи завтра. Часиков в одиннадцать.

Иван простился и ушёл.

4

Спустившись в метро, он опять занялся конспектированием прошедшей беседы. Вышел на Комсомольской площади. Подошёл к будочке «Горсправки»:

– Девушка, как мне попасть в Ступино?

– Я вам напишу. Вот, пожалуйста. С вас три рубля.

Иван отправился на Павелецкий вокзал. Там купил билет на пригородный поезд, идущий в Ступино. В Михнево в вагон вошёл калека на деревянной культе. Заиграл на гармошке и двинулся по проходу. Иван бросил ему в шапку мелочь. Спросил:

– Где ногу потерял?

– Под Ржевом.

– А в каком госпитале?

– В двухсот семьдесят седьмом.

– Ну, так мы с тобой почти однополчане. А помнишь медсестру Катеньку?

– А чего ж не помнить, конечно, помню. Она тогда замуж вышла за раненого лейтенанта. Но он недавно помер. Она осталась одна с дочуркой. В Ступино живёт. Можешь навестить. Адрес дать?

– Я помню.

– Ну, тогда бывай.

Они простились. Около полуночи Иван постучал в окно. Хозяйка открыла дверь.

– Здравствуй, Катя. Хотел увидеть твоего Толю.

– Помер летом. Болел после ранения.

В окно постучали. Хозяйка пошла в сени и открыла дверь. Было слышно разговор. Наконец они вошли оба.

– Здорово, Ваня. Узнаёшь?

– О-о-о! Василий. Узнаю. Приветствую. А я вот хотел Толю увидеть, да опоздал. Давай помянем.

– Некогда, Ваня. У меня дело. Мне нужен человек. Постоять на васаре.

– Ты хочешь подломить магазин?

– Угадал.

– Вася. Я не тот человек. Если мы попадёмся, то у меня сорвётся командировка. Очень важное дело.

– Не дрейфь. Дело верное. Катюша, уговори его. Ты у меня в долгу.

– Ваня, сходи с ним. Постоишь. Дело пустяковое.

– Мне утром надо быть в Москве.

– Да будешь, будешь. Не тащить же мне Катю. У неё дочка.

– Ладно. Идём.

Они прошли по заснеженным улицам. Остановились возле сельского магазина. Подельники Василия сорвали замок и проникли внутрь. В это время появился милицейский наряд. Взломщиков взяли. Иван тоже угодил в участок. Ночь провёл в камере. Утром его вызвали на допрос.

– Как ты оказался в шайке? – задал вопрос следователь.

– Я случайно проходил мимо, ищу своего однополчанина.

– С Сахалина приехал? По какому делу?

– Мне надо быть утром в главке. Решаю строительный вопрос в нашем депо.

– Где остановился?

– Да нигде. Хотел остановиться у знакомого. Вместе лежали в одном госпитале. Да вот угодил.

– Когда приехал сюда?

– Да с последним пригородным.

– Покажи билет.

– Ой, билет, билет… Не дай бог выбросил… Билет… А, вот. Вроде бы он.

– Кого-нибудь знаешь из этих людей?

– Никого.

– В поезде кто-нибудь видел тебя?

– Да, один хромой, на деревянной культе. Он подсел в Михнево. А вышел перед Ступино.

– Ладно. Иди. Повезло тебе.

К вечеру он добрался до Москвы. Заночевал на вокзале в зале ожидания.

Утром позвонил на Грановского. Трубку поднял хозяин.

– Ты куда пропал, Иван?

– Извините, Лев Захарович. Вчера пришлось решать квартирный вопрос.

– Удалось?

– Почти.

– Приедешь?

– Да, я уже в вашем районе.

5

– Здравствуй, дорогой. А расскажи, как ты там живёшь на Сахалине?

– Да вот недавно оформил участок под строительство. Хочу поставить дом. Семья растёт.

– Чем занимаешься?

– Тружусь в паровозном депо. Мастером по ремонту.

– Ты перед войной изобрёл ветряной генератор. А сейчас что у тебя на очереди?

– Сейчас сделал проект круговорота.

– А ты что-то окончил?

– Да, после службы поступил на рабфак, а в середине тридцатых окончил. Больше не удалось. Везде мне ставили в упрёк старшего брата.

– Ваня, дорогой Иван Леонтьевич. Ты пострадал не только из-за брата, но и из-за себя самого. Ты же нигде, ни в одной анкете не указывал, что твой старший брат Виталий, портупей-юнкер, ушёл с Деникиным на Запад.