Speechless
Шрифт:
– Это мне? – глупо уточнила она.
Нет, гений, ехидно язвил внутренний голос. Умывальнику. Кто тут еще есть?
– Просто возьми, – нетерпеливо посмотрел он на нее. Казалось, чем дольше он вынужден это держать, тем сильнее чувствует неловкость. Почти смущение.
Сакура покраснела, уязвленная тем, что она забыла о манерах, и, наконец, выдернув себя из состояния шока, безропотно приняла коробочку. Саске защитным жестом скрестил руки, сознательно отворачиваясь от нее – но краем глаза заинтересованно следя, как она взглянула на подарок в своих руках.
Сердце колотилось
Он заставил себя сдвинуться в момент, когда услышал звон стекла в раковине. Потому что видел, как опустились её плечи, когда он сказал, что уходит завтра. Как ненароком ранил её, снова.
И он не сумел выдержать этого чувства вины, вгрызающегося в него, разъедающего внутренности словно кислота. Он моментально оказался позади нее, позвав её по имени раньше, чем смог изменить свои мысли или остановить себя.
Теперь было поздно, чтобы отступать. Слишком поздно. Он идиот. Но дело уже сделано. Все, что он сейчас мог – наблюдать её реакцию и надеяться, что она не откажет.
А потом он увидел это. Увидел, как расширились её зеленые глаза, когда им открылся изящный, из бриллиантов и гранатов кулон в форме веера Учиха, на прекрасной платиновой цепочке. Он увидел её дрожь, когда по ней ударило осознание, услышал слетевший с губ недоверчивый вздох.
Сакура не могла в это поверить. Долгие, полные ошеломления секунды, разум её пытался принять то, что перед её глазами. А после понимание врезалось в нее как огромная волна, и значимость этого утопила её, выбив дыхание.
Она попыталась заговорить. Что-то сказать. Что угодно. Но она пребывала в состоянии онемения. С губ срывались лишь рваные потоки воздуха, когда невероятный фейерверк счастья взорвался в груди; глаза вновь увлажнились. Невысказанное значение его подарка громко заявляло о себе.
Он признал её чувства. Наконец, после стольких лет боли в сердце, он ответил – в своем стиле, финальной точкой, от которой её ноги превратились в желе.
А потом она всхлипнула; расплакалась, горячими, беспорядочными, душащими слезами; разрыдалась бесконтрольно, прижимая коробочку к сердцу и бессвязно что-то пытаясь выдавить сквозь слезы.
Саске обмер в явном ужасе от её реакции; боль отказа вонзилась безжалостно прокручиваемым лезвием в живот. Он тяжело сглотнул. Это было действительно так плохо? Это было правда так ужасно для Сакуры – представить ношение герба Учиха на шее? Неужели она отторгала эту идею так сильно? Он совершенно неверно понял её? Он мысленно проклинал себя. Он знал, что это с самого начала было идиотской идеей. Все это время он знал…
Он открыл рот, чтобы машинально сказать ей, что все в порядке – даже если он так не думал – что она не должна носить это, если действительно не хочет, только бы она перестала плакать так душераздирающе…
Но потом, наконец, ей удалось сформулировать осмысленные слова, и его затопило облегчение – столь внезапное и всепоглощающее, что он шумно выдохнул, даже не представляя, что все это время не дышал.
– С-Саске-кун! – она задохнулась. – Э-это так прекрасно!
Я н-не могу поверить… ох, Саске-кун!Он смотрел с недоверием. Почему она тогда столько рыдала? Она была такой… такой чертовски раздражающей, никогда не делала того, что он ожидал или хотел. Он просто не мог этого понять. Он не мог понять её.
– Тц. Стоп, – сухо приказал он; неловко, крепко сжав кулаки, абсолютно встревоженный её слезами – даже если они были от счастья. – Сакура… перестань плакать…
– Н-но, Саске-кун! – воскликнула она. – К-как я могу носить это?! Если… если люди увидят меня в нем, они подумают… – она внезапно замолкла, резко выдохнув, когда его пронзительный, бесцеремонный и откровенно вызывающий взгляд устремился на нее.
И тогда она осознала. Саске хотел, чтобы люди знали. Его не заботило, что остальные скажут.
Сердце взорвалось, воспарив от необъяснимой радости.
– Прости, – рыдания стали сильнее; она потрясла головой. – П-прости, Саске-кун. Я просто! Просто!.. Я так счастлива! – затараторила она.
Он сглотнул, выбитый этим из колеи, но странно вдохновленный одновременно. Шагнув вперед, он забрал у нее коробочку. Ему нужно надеть это на нее – решил он, прежде чем случится очередная бесполезная, раздражающая сцена.
Она повернулась, все еще всхлипывая, принимая его помощь, все еще чувствуя, что может проснуться от самого счастливого сна, в котором пребывала в данный момент.
Внутри радостные мысли неслись наперегонки с восторгом.
Он не забыл! Он помнил! И какой подарок он выбрал для нее!
Когда Саске поднял цепочку и нащупал застежку, его охватило волнение от того, что пальцы охватил мелкий тремор. К счастью, Сакура не могла этого видеть, и у него появилась возможность предпринять несколько попыток спокойно застегнуть украшение на тонкой светлой шее.
Наконец, когда ему удалось это сделать, Сакура обернулась к нему, демонстрируя кулон, покоившийся чуть выше ложбинки груди. Он лег аккуратно – прямо над сердцем.
И в этот момент Саске забыл о той неуверенности. Забыл о неловкости и смущении. Все, о чем он мог думать – как правильно символ клана смотрится на ней. Как он ей идет. Как он мог даже не замечать чего-то настолько очевидного ранее.
Он протянул руку, кончиками пальцев обрисовав контур изысканного кулона, будто опасаясь разбить его своим прикосновением.
Глаза Сакуры наполнились новыми слезами. Это было само совершенство. Она будет хранить его вечно. Она вновь поймала себя на том, что выдает какие-то бессмысленные слова, потому что чувства взяли над ней верх.
– Это прекрасно, Саске-кун! Мне так нравится! Спасибо! Я буду всегда носить его! – поклялась она, зажмурившись. – Даже отходя ко сну, даже на тренировке или в госпитале, или на миссиях – где бы я ни была, я буду носить его везде, куда бы ни пошла, всегда!..
Саске нахмурил брови, тень легла на его красивые черты. Она слишком много болтала, выдавая какую-то нелепицу и вызывая у него головную боль. Ему нужно было найти надежный способ заставить её замолчать, прежде чем не заявились соседи, желающие выяснить, откуда шум и суматоха.