Speed 2. Еще больше скорости. Еще больше любви

– Кошмар,- покачал головой Паша.

– Кошмар – это ты! – ответил ему Андрей.

Мы о чем-то базарили, наблюдая за тем, как садится Питерское солнце.

Наше внимание привлекла компания из трех девушек, пытающаяся загнать небольшую, женскую машину в гараж, расположенный неподалеку.

Вдоволь насмеявшись, мы с интересом наблюдали за Кастильским, который, не обращая внимания на свой перегар, решительно направился спасать тупых, на мой взгляд, куриц.

– Он блин сейчас их перепугает,- спрыгнул за ним Шнурок. – Пойду спасать девушек. Ха-ха-ха!

– Ну ладно, так что?? Что ты решил? – спросил Павел, повернувшись ко мне, стоило парням исчезнуть.

– О чем ты? – не понял я.

– У тебя два дня, уже даже меньше. Что будешь делать?

Я понял его без лишних разъяснений.

Отпив немного прохладного пива, я направил взгляд в сторону:

– А-а-а...

– Что будешь дарить? Или ты до сих пор не решил?

Моя жизнь наконец-таки наладилась. Я мог смело заявить, что счастлив.

Да, наверное, именно это я чувствовал сегодня целый день, параллельно мучаясь над тем вопросом, что задал мне сейчас Шторм.

Проснувшись утром в своей кровати, я почувствовал столь необходимое для меня сопение, прямо на ухо.

Она все-таки уступила мне и оставила у себя, в нашей с ней комнате. Собственно, больше я не собирался ночевать где-то вне второго этажа.

Вместе с радостью и спокойствием насчет наших с Берг отношений, в моей голове назревали другие весьма серьезные проблемы.

У нее совсем скоро наступал девятнадцатый День Рождения, а я не мог даже примерно представить, как сделать его неповторимым.

С самого утра ломая над этим голову, я пытался выделить самое важное в нашей с ней жизни. Как оказалось, с этим разобраться было достаточно легко. При нашим с ней общении, она сама указала мне ответ, сама рассказала о том, что играет для нее весьма важную роль, но с этим все было сложно.

После примирения, ночью, когда она заснула, я вновь пережил наш с ней разговор, восстановив его в памяти.

Многое из того, что было сказано ей в мою сторону, стало для меня шоком. Проанализировав то, какой она видела нашу с ней ситуацию, я понял, насколько наше восприятие различно. Что-то было не так.

Она упрекала меня в том, что в начале показалось мне сущей глупостью, однако, задумавшись над этим всерьез, противопоставив себе ее аргументы, не выдержав, я принялся копаться в себе.

Я делал это полночи, все это время гладя ее по волосам, удобно устроившись на приподнятой подушке.

В итоге, мне пришлось изменить некоторые из своих точек зрения. И это так же было для меня необъяснимо и совсем не привычно. Я никогда не делал подобного, так почему же я решил подстроиться под нее сейчас? Что изменилось?

Откровения, которые каким-то образом вынырнули из глубин моего подсознания, были неожиданными даже для меня самого, но факт оставался фактом: я и в самом деле в некотором смысле превышал свои полномочия, неосознанно ограждая ее от того, что, по моему мнению, было излишним.

В самом начале, когда мы только начали тренироваться, когда она совсем ничего не знала, я был уверен, что ничего не получиться. Наблюдая за ней долгое время, я мог дать стопроцентную гарантию, что у подобной плаксы, выпендрежницы, просто-напросто ничего стоящего не могло выйти. И здесь она меня удивила. На самом деле удивила. Я объяснил это родством с Киром: ее брат был очень хорош в гонках.

Как-то само по себе вышло, что большинство из своего свободного времени я уделял Берг и ее навыкам.

Мне нравилось учить ее, мне нравилось видеть этот взгляд, с которым она смотрела на меня в эти минуты. Мне нравилось осознавать, что я для нее главный авторитет, что эта непослушная мелкая дурочка слушается и выполняет все, чтобы я не сказал.

Само собой, это привело к некоторым осложнениям в наших с ней отношениях и закончилось совсем плохо. Уж нет смысла в тысячный раз вспоминать, насколько сильно и безнадежно я затерялся в ней.

И да, я признаюсь, что привык к этой роли. К роли ее наставника. К тому, что она живет под моим чутким руководством. Я хотел, чтобы так было всегда. Я знал, что она сама этого хочет, что даже разыгрывая ссоры нелепого непослушания, мы все равно, так или иначе, финальную партию будем играть лишь так, как я захочу, только по моим правилам.

Возможно, все было бы гораздо проще, если бы не печальные события прошлой весны.

Я был слишком занят, пытаясь разыскать ее, после, пытаясь привести ее и себя в норму, дать нам отдохнуть, потом адаптироваться к вновь вернувшемуся в нашу жизнь Мятежному и поставленной им перед нами задачей.

Все это вскружило голову и вовлекло нас в настоящий круговорот.

Казалось бы, прошлое должно было постепенно утихнуть и раствориться. Однако, память не забывала.

И то, что возникло во мне, когда я осознал, что это значит, быть на волосок от смерти, оно, наверное, будет во мне всегда. Всю жизнь.

Странно, что только сейчас я заставил самого себя признать данный факт.

Раньше я просто избегал этого. Кошмары не снились мне, страха перед машиной я не ощущал. Вроде все было замечательно.

Но ее слова. Они глубоко врезались в меня и заставили задуматься. Задуматься над тем, не делал я чего-либо, сам того не осознавая.

Пожалуй, признаться в этом самому себе было самым сложным.

Теперь я сам наконец-таки понял, почему избегал Берг, когда она не показала должного результата на гонках, теперь я понял, почему меня злили ее периодические намеки на то, что она сама начнет тренироваться и будет гонять одна. И да. Да, я действительно старался по максимуму огородить ее от того, что, не осознавая сам, считал опасным.

Насколько это не казалось странным и неправдоподобным, это было правдой.

Как же? Как же она смогла понять это? Если даже я не смог?

И что это за ощущение, что это неприятное засело внутри и заставляет меня обдумывать то, что я в скором времени хотел сказать ей?

Кажется, это называлось чувством вины.

Вины?

Само это слово для меня уже было неприемлемым, потому что представить себя виноватым хоть в чем-то я просто не мог. Смогу ли я поменяться? Смогу ли я переступить через себя? Я никогда этого не делал и в принципе не видел в этом ничего преступного.