Сперанца

— Не знаю, от кого вы это слышали, — сказала в тот день Эмилии Сперанца, — но если тот человек увидит вашу приятельницу, передайте ей, что если она хочет, пусть живет у нас.

— Ну вот, не хватало только, чтобы еще и Демориста приехала!.. — запротестовал Надален.

Но Демориста приехала.

Однажды, вернувшись с работы, Джованнино увидел, что Эмилия беседует с какой-то незнакомой женщиной.

Это была высокая, бледная старуха с холодными глазами.

Суровая и сдержанная, она сидела на кухне за столом, и перед ней стоял нетронутый стакан вина.

Джованнино в нерешительности остановился на пороге, но Эмилия ликующим голосом объявила:

— Это Демориста!

Женщина безучастно поздоровалась и спросила:

— Кто этот паренек?

Эмилия понизила голос, как будто сообщала какую-то тайну:

— Это сын…

— Сколько тебе лет? — спросила женщина.

— Девятнадцать исполнилось…

— Ты был бы рад повидать отца?

— Думаю, что да…

— Как? Думаешь? Ты в этом не уверен?

Джованнино пожал плечами.

— Я же не знаю, какой он! Может, он мне понравится, а может, нет…

— Разве можно так говорить? Да еще о родном отце!..

— А я, знаете, думал, что вы такая же, как Эмилия, и любите, чтобы вам говорили то, что думают! Я же никогда не видел отца…

— Но он твой отец!

— Что же, и бог наш отец, если верить священникам. И люди могут даже его почитать, хоть никогда и не видели, Но что-то маловато таких, которые его любят без памяти.

Эмилия наблюдала за ними обоими. Ей хотелось, чтобы Джованнино понравился ее приятельнице, но еще больше хотелось, чтобы он припер ее к стенке.

— А твоя мать, наверное, очень хотела бы его повидать…

— Не знаю, — насупившись, ответил Джованнино.

Он с детских лет знал только мать и любил ее страстной, безраздельной любовью.

Отец для Джованнино был только именем, которым он мог гордиться в долине.

— Я сын Мори.

Батраки, знавшие Таго, похлопывали паренька по плечу, и говорили: — Тогда ты из хорошего рода!

Отец был для него флагом, который можно вывешивать время от времени. Но флаг этот не имел определенного цвета: ведь Джованнино не мог себе даже представить лицо отца; в доме не было ни одной фотографии Таго.

Джованнино с неприязнью смотрел на женщину, которая бесстрастно разглядывала его, и чувствовал, как в нем поднимается неудержимая волна гнева против этого вторжения в жизнь его семьи, против попытки проникнуть в его душу.

— Так вы, значит, и есть Демориста! Та самая, которая справляется с рекой…

Это замечание, казалось, вывело, наконец, женщину из равновесия.

— С рекой? С какой рекой?

Джованнино покосился на Эмилию, проявлявшую признаки беспокойства.

— Ничего, ничего… Это только так, поговорка! Милия нам рассказывала, что вы прямо чудеса творите. Вот у нас и говорят, когда начинается половодье и река грозит прорвать дамбу: «Будем надеяться, что она прорвется на той стороне. Уж Демориста с нею справится!»

Женщина холодно посмотрела на Джованнино и стала опять разговаривать с Эмилией, не обращая на него внимания.

Джованнино пошел проверить капканы и, вернувшись через час, застал дома мать, которая, понизив голос, о чем-то оживленно говорила с Эмилией и Демористой.

— Джованнино, прошу тебя, оставь нас одних…

С такой просьбой к нему обращались впервые, и Джованнино почувствовал еще большую неприязнь к непрошенной гостье.

Он вышел, хлопнув дверью, и пошел навстречу Надалену, подплывавшему на лодке, чтобы поделиться с ним своей досадой.

— Эй! У нас гости! Приехала Демориста!

— Ладно, — ответил Надален. — Подержи-ка лучше лодку, пока я ее привяжу.

— Вы думаете, я шучу? Ей-богу, правда.

Надален недоверчиво посмотрел на Джованнино.

— Какая она из себя?

— Высокая, бледная, с рыбьими глазами…

— Боже мой, значит, впрямь она! Что ей нужно?

— Меня выставили, им надо поговорить…

Надален наморщил лоб и задумался, грызя ноготь. Потом сказал:

— Все ясно… — и двинулся к дому.

Джованнино пошел за ним, сгорая от любопытства.

— Что случилось?

Ничего, ничего… Говоришь, тебя выставили? Тогда понятно, зачем она приехала! Демориста! Кто бы мог подумать? Демориста… Только это и могло заставить ее сдвинуться с места! Но как же это он сумел ее разыскать?

Джованнино тщетно допытывался у старика, что он хочет сказать, но Надален замкнулся в молчании.

Тогда он решил держать ухо востро и смотреть в оба, чтобы не упустить ничего такого, что могло бы помочь ему разгадать тайну.

Глава сорок девятая

Дня за два до этого Бончо отозвал Надалена в сторонку, оглянулся вокруг и спросил вполголоса:

— Это правда, что Мори вернулся?

— Кто? Таго? Вы с ума сошли!.. С тех пор, как началась война, мы о нем ничего не знаем… Нашел время возвращаться!

Бончо что-то пробормотал насчет феррарца, который утверждал, будто он говорил с Мори по ту сторону равнины не далее как три дня тому назад.

— А кто этот феррарец?

— О! Вы и феррарца не знаете? Он иногда приезжает сюда потолковать с людьми… Говорит, что он из тех, с которыми действует Мори. А люди знают Мори или слышали о нем, и если он передает, что надо делать то-то и то-то, все ему верят скорей, чем кому другому.

— Ну и ну… — сказал Надален, подозрительно глядя на Бончо. — Неужели вы думаете, что если бы Мори вернулся, мы, свои люди у него в доме, ничего бы не знали про это?

— Либо вы ничего не знаете, либо делаете вид, что ничего не знаете. Или же… он и впрямь не вернулся…

Оба старика искоса посматривали друг на друга из-под полей своих шляп настороженным, недоверчивым взглядом. Сама жизнь, полная разочарований, заронила эту наследственную недоверчивость в души тружеников земли.

Позднее Надален еще раз обдумал этот разговор. Бончо ему не поверил, но и он не очень-то верил Бончо.

Вернувшись домой, он никому ничего не сказал и молча поужинал.

Потом он вдруг почувствовал, что его гнетет молчание остальных. Они смотрели друг другу в лицо и, казалось, все были поглощены какой-то тайной мыслью.

Надален заерзал на стуле и, не выдержав, заговорил.

— Никто из вас не слышал о феррарце? — спросил он и обвел всех пристальным взглядом.

— О феррарце? — переспросила Берта. — Это тот, который меняет пряжу на рис?

— Нет. Не тот, — сорвалось у Сперанцы. — А кто это феррарец?