Сперанский
Шрифт:
Неприятным для Сперанского было и заявление графа Аракчеева в сопроводительном письме к высочайшему Указу о назначении его Пензенским губернатором: «Государю Императору приятно будет, если вы, милостивый государь, отправитесь из деревни прямо в назначенную вам губернию». Опальному реформатору, таким образом, не дозволялось приезжать в столицу своей страны. Если указом ему наносилась рана, то заявлением этим на рану сыпалась соль.
Тем не менее именно с этой истории началось сближение между Аракчеевым и Сперанским. Современники считали их полными противоположностями друг другу. Выражая этот взгляд, поэт Пушкин назвал Аракчеева и Сперанского «гениями Зла и Блага». Впоследствии именно так будут смотреть на них и все (за редким исключением) историки. Приведенные слова А. С. Пушкина часто приводятся в исторической литературе — менее известно сравнение Аракчеева со Сперанским, данное Г. С. Батеньковым, который работал под началом обоих государственных деятелей.
Аракчеев страшен физически, ибо может в жару гнева наделать множество бед; Сперанский
Аракчеев любит приписывать себе все дела и хвалиться силою у государя, всеми средствами; Сперанский любит критиковать старое, скрывать свою значимость и все дела выставлять легкими.
Аракчеев приступен на все просьбы к оказанию строгостей и труден слушать похвалы; все исполнит, что обещает. Сперанский приступен на все просьбы о добре; охотно обещает, но часто не исполняет; злоречия не любит, а хвалит редко.
Аракчеев с первого взгляда умеет расставить людей, сообразно их способностям, ни на что постороннее не смотрит; Сперанский нередко смешивает и увлекается особыми уважениями.
Аракчеев решителен и любит наружный порядок; Сперанский осторожен и часто наружный порядок ставит ни во что.
Аракчеев в обращении прост, своеволен, говорит без выбора слов, а иногда и неприлично; с подчиненными совершенно искренен и увлекается всеми страстями. Сперанский всегда является в приличии, дорожит каждым словом и кажется неискренним и холодным.
Аракчеев с трудом может переменить вид свой по обстоятельствам; Сперанский при появлении каждого нового лица может легко переменить свой вид.
Мне оба они нравились, как люди необыкновенные. Сперанского любил душою.
В судьбах Аракчеева и Сперанского — двух крупнейших государственных деятелей России первой трети XIX века — было немало общего. Оба происходили из незнатных семей. Оба возвышались по ступеням государственной службы благодаря в первую очередь собственным талантам и трудолюбию. Благорасположения к себе со стороны высоких сановников, без которого невозможно сделать успешную чиновничью карьеру, и Аракчеев, и Сперанский добивались своим умом, работоспособностью и исполнительностью.
Любопытно, что граф Николай Иванович Салтыков, в дом которого Алексей Аракчеев был вхож как учитель графского сына, являлся владельцем села Черкутино Владимирской губернии, в котором родился и провел свое детство Михайло Сперанский.
В 1809 году отношения между Аракчеевым и Сперанским были весьма прохладными: граф ревниво относился ко всем, кто заслонял его персону от государя, — будь это сановник или женщина. Так, он невзлюбил красивую женщину — Марию Антоновну Нарышкину, и ненавидел ее только за то, что она была любовницей государя и часто и надолго уединялась с ним во дворце или на даче. Когда и Сперанский стал уединяться с императором Александром, когда и с ним его величество стал проводить много времени в уединенных беседах, Аракчеев невзлюбил и Сперанского. Впрочем, и Михайло Михайлович весьма неуважительно относился в рассматриваемое время к графу. Н. И. Греч в своих «Записках» заметил: «Подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и пользою никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский». Так действительно и было, но лишь в последнее десятилетие царствования Александра I. В первое же его десятилетие Сперанский не только не ладил с графом Аракчеевым, но, кажется, особенно и не хотел ладить с этим тяжелым в общении человеком.
В декабре 1809 года между Сперанским и Аракчеевым разразился настоящий скандал, и спровоцировал его своим излишне пренебрежительным отношением к графу, занимавшему в то время пост военного министра, именно Сперанский. Михайло Михайлович завершал свою работу над проектом «Образования Государственного Совета». Текст этого проекта смотрели, помимо императора Александра, князь П. В. Лопухин, графы В. П. Кочубей, Н. И. Салтыков и Н. П. Румянцев. Графу же Аракчееву ознакомиться с ним не дали. Почувствовав себя оскорбленным таким пренебрежением к своей персоне, Алексей Андреевич пожаловался государю, и его величество приказал Сперанскому дать проект «Образования Государственного Совета» на прочтение также Аракчееву. Для передачи графу текста документа были назначены определенное время и место в Зимнем дворце. Алексей Андреевич приехал в назначенный час во дворец и стал ждать Сперанского, который должен был передать ему текст проекта. Михайло Михайлович вскоре тоже прибыл, но захватил с собою лишь оглавление проекта. Он сказал графу, что перескажет ему суть нового учреждения своими словами. Аракчеев пришел в страшный гнев, отказался что-либо слушать, наговорил Сперанскому грубостей и покинул дворец.
24 декабря Алексей Андреевич написал императору Александру весьма дерзкое письмо, в котором попросил увольнения от должности военного министра, и, несмотря на упреки государя, настоял на своем. Его величество вынужден был после этого назначить Аракчеева председателем военного департамента Государственного совета.
Однако изгнание Сперанского из столицы и с государственной службы Алексей Андреевич воспринял как дурное для себя предзнаменование. В нижеследующих словах его из письма к брату Петру Андреевичу это настроение проступает предельно отчетливо (орфография подлинника в основном сохранена).
Милостивый государь любезной друг и брат Петр Андреевич. Дружеские ваши письма — первое от 8, а последнее от 27 марта — мною получены, но последнее мне очень неприятно, что вы нездаровы. Берегитесь, у вас некому в болезнях и пособить. Теперь я рад, что нашол случай писать к вам не по почте, а с госп. Хохряковым, то и намерен вам написать целую
историю здешних произшествиев, и потом из оных вывесть и заключение, касающееся собственно до нас.Война не избежна, и уже все войски наши на границах, и главнокомандующие на своих местах, а и государь из С. Петербурха выезжает завтре; место Его, а следовательно и всех с ним находящихся, предположено в Вильне; 1) война предполагается самая жестокая, усильная, продолжительная, и со всеми возможными строгостями, о которых выдано конфермованное из четырех частей положение, коего один екземплар к вам при сем посылаю. Если вы поедете в армию, то возьмите его с собою, ибо оные книжки еще редки, то и надобны там будут…
Теперь приступаю вам к описанию, что я думаю известно вам уже выезд из С. Петербурха госп. Сперанскаго, и госп. Магнитскаго; на их счет много здесь говорят нехорошаго, следовательно естли ето так, то оне и заслужили свою нынешнюю участь, но вместо оных теперь парьтия знатных наших господ зделалась уже чрезмерно сильна, состоящая из графов Салтыковых, Гурьевых, Толстых и Голицыных, — следовательно я не был с первыми в связях, был оставлен без дела, а сими новыми патриотами равномерно нелюбим, так же буду без дела и без доверенности.
Сие все меня бы не безпокоило, ибо я уже ничего не хочу, кроме уединения и спокойствия, и предоставляю всем вышеписанным верьтеть и делать все то, что к их пользам; но безпокоит меня то, что, при всем оном положении, велят еще мне ехать и быть в армии без пользы, а как кажется только пугалом мирьским; и я верен, что приятели мои употребят меня в первом возможном случае там, где иметь я буду верной способ потерять жизнь, к чему я и должен быть готов; вот вам мое положение в ясности…
Теперь располагай сам, как ты хочеш; я думаю выехать из Петербурха около 15 апреля, следовательно на первых днях святой недели думаю быть в Вильне; вот тебе мое положение, а душа моя всегда соединена с твоею, следовательно о дружбе братской моей к тебе нечего сумневатся, более ничего не имею писать, как только остаюсь невеселой твой брат и верный друг Граф Аракчеев.
Слова «невеселой твой брат», которыми Алексей Андреевич подписался под письмом, выражали его крайнюю озабоченность последними событиями и, как видно из содержания письма, больше всего беспокоила графа Аракчеева не надвигавшаяся война с Францией: он был душевно готов к ней и знал, какой она будет. Поэтому с некоторым даже равнодушием писал, что война неизбежна и предполагается, что будет она «самая жестокая, усильная, продолжительная». Самую большую тревогу вызывало у Аракчеева удаление из Петербурга Сперанского с Магницким, вследствие чего, как он считал, «партия знатных наших господ сделалась уже чрезмерно сильна». Его опасение по поводу усиления аристократии в окружении императора Александра доходило до самой крайней степени: Алексей Андреевич начинал даже подозревать, что его отправили в стоявшую у западной границы России армию только для того, чтобы предоставить ему «верной способ потерять жизнь».
В 1816 году ситуация изменилась. Граф Аракчеев безраздельно господствовал в окружении Александра I. Он был управляющим Собственной Его Императорского Величества канцелярией, докладчиком государя по делам Комитета министров и Государственного совета, председателем военного департамента Правительствующего Сената. Император Александр имел к нему неограниченное доверие. А Сперанский был вообще отстранен от государственной службы: его единственным полемдеятельности было Великое Поле —как в старину именовали сельцо, в котором проживал опальный сановник. В этих условиях у Аракчеева не было никаких причин недолюбливать Сперанского. Напротив, даже по самой простой логике, граф должен был видеть в нем человека, который мог быть ему полезнейшим соратником на государственной службе и вернейшим союзником в политических интригах.
О том, что Алексей Андреевич хорошо понимал данную логику, свидетельствует его искреннее стремление возвратить Сперанского на государственную службу. По слухам, которые ходили в 1816 году среди сановников в Санкт-Петербурге, граф Аракчеев регулярно заводил с императором Александром разговор о судьбе Сперанского и не упускал малейшего случая, дабы представить его государю с самой лучшей стороны.
Сперанский внимательно следил за слухами, распространявшимися в столице. И, пожалуй, многое знал об этой интриге Аракчеева. Приводившееся выше письмо, которое Михайло Михайлович написал графу в июле 1816 года, не могло бы иметь такого содержания и быть написано в таком тоне, если бы Сперанский не имел твердой уверенности в том, что найдет у Аракчеева полную поддержку своему желанию возвратиться на государственную службу. И не прилагал бы опальный сановник к тексту данного письма проект императорского рескрипта о своем назначении на государственную должность, если бы не был уверен в том, что он понадобится. Возможно, этому письму предшествовала устная договоренность Сперанского с Аракчеевым: она могла быть достигнута, например, во время их личной встречи в аракчеевском имении Грузино, находившемся в 70 верстах от Великополья.
Узнав 6 сентября [3]из присланного графом Аракчеевым текста императорского указа о том, что ходатайства Аракчеева перед государем о возвращении его на государственную службу дали положительный результат, Сперанский обратился 14 сентября 1816 года к графу с просьбой о личной с ним встрече. «Довершите ваши ко мне милости, дозволив мне себя видеть или здесь, или в Грузине, — просил он. — Как скоро дозволите, то через час или два я буду в Новгороде. Не откажите, милостивый государь, в сей милости. Это есть первая необходимость сердца, исполненного благодарности». На оригинале этого письма, сохранившегося в архиве, рукою Аракчеева выведено: «Новгород. 15-го сентября, отвечал тот же час».