Спи, моя радость. Часть 3. Утро

Тем же утром, идя, как шпион, по горячим следам, Соня возникла на кухне. В просвете цветастых штор маячило солнце. Оно с любопытством смотрело в окно, разрезая пространство разбуженной комнаты своими прожекторами. Пылинки, кружились, как мотыльки, оседая на кафельный пол.

Папа пил кофе. Горячий напиток дымился в фарфоровой чашке.

– Привет, па! – Соня, как солнечный вихрь, ворвалась на кухню. Распугав по дороге пылинки и нарушив отцовский покой.

– С добрым утром, – он улыбнулся и поставил чашку на стол.

Щелкнув чайником, Соня вздохнула:

– Ну и ночка была, скажи?

– И то, правда, – он взглянул исподлобья, и…

Что-то знакомое промелькнуло во взгляде. Говорят, что избранник похож на отца? «Как глупо их сравнивать», – думала Соня. Они абсолютно разные! И любит она их по-разному. Но одинаково сильно. Обоих.

– Слушай, па? – сказала она.

– М? – промычал он, прихлебывая из чашки.

– Я во сне что-то кричала? Или вроде того? – она усмехнулась, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Отец оторвал взгляд от экрана смартфона. Рыжинка в его волосах, как оставленный летом «привет» золотилась на солнце. Этот цвет перешел ей в наследство. В придачу к упрямому нраву! От мамы досталась фигура, заливистый смех и «породистый» профиль.

– А то! – он усмехнулся.

– И…что же? – её голос дрожал.

Сохранять невозмутимость было все труднее.

– Я чего и вошёл без спросу! – напомнил отец виновато.

«Ну же», – подумала Соня, стараясь припомнить, в какой момент её сон оборвался. Кажется, она искала Никиту!

– Иду, слышу, жалобно так…, – папа скорчился для наглядности.

Соня стиснула пальцами донышко чашки.

«Как объяснить? Как это, черт возьми, объяснить?», – лихорадочно соображала она.

– Скулишь из-за двери! – он замолчал.

Напряжение внутри нарастало.

«Скажу, что ослышался», – подумала Соня. Ничего другого на ум не пришло! «Не поверит? Тогда нападу: «Па, да у тебя паранойя? Совсем уже?» Или типа того!».

– Я прислушался, – продолжил он свой рассказ, – Думал, может, на помощь зовешь?

Кофе попал не туда, и Соня закашлялась. «Он скажет, что «слух у него идеальный». А я отвечу, что «он себе льстит». Он обидится. А я извинюсь! В крайнем случае, можно заплакать. Чтобы только спасти ситуацию!».

– А я что? – с любопытством спросила она.

– А ты, – рассмеялся отец. – Притворялась Русалочкой!

– В смысле? – нахмурилась Соня.

– Все кричала «киты, киты»! – махнул он рукой.

– Да… точно, – отозвалась она, якобы вспоминая, – было что-то про море!

– А я говорил тебе, едем с нами! – в который раз повторил отец.

Он до сих пор не мог взять в толк, чем был вызван тогдашний отказ. И причины, вроде «я уже взрослая», или «вам с мамой нужно побыть наедине» не брались им в расчет. Каждый год они отдыхали втроем. И десять дней отдыха уже стали традицией. На сей раз, папа дал слабину, позволив ей взять с собой Дашку. Но, во-первых, тогда они были с ней в ссоре! А во-вторых, их неполные десять дней стали лучшими в Сониной жизни.

Никита забил холодильник вкуснятиной. Она в свою очередь «забила» на учебу. Он выдумал командировку. И все девять ночей они засыпали в обнимку. Ужинали, крадя друг у друга еду из тарелки. Смотрели кино и… «любились»!

Уикенд получился чудесным! Единственный побочный эффект – это небольшая «производственная травма», которая, напоминая о себе, воскрешала в памяти каждый волшебный момент.

– У меня трудовой мозоль! – жаловалась Соня, щупая натертость у главного «входа».

– Ничего, – заключал Никита, – Пускай моя дырочка отдохнет!

Он нежно гладил её сквозь трусики.

– А пока, – его голос становился грубее, – Её заменит ротик.

Глава 5

Зябкий ветер тревожил деревья, срывая последний покров. Предлагая разоблачиться в угоду неизбежным холодам. Не важно, береза ты, или тополь. Зимой все равны! На голые ветви уляжется снег. И этот наряд, как ночная сорочка, укутает все живое.

Поддавшись всеобщей «сонливости», она и сама, как будто медведь в ожидании лета, засядет в их общей берлоге. Наблюдая, как снег застилает пустынные улицы, отрезая их маленький храм от мирской суеты…

В левом крыле начался ремонт. Первой пала картинная галерея! Она быстро сдалась, позволяя себя «раздеть». С её стен был сняты картины. И без них она стала всего лишь комнатой. Неузнаваемо голой и болезненно бледной! Где-то там, среди экспонатов были и Сонины «первенцы». Судьба их отныне была неизвестна.

На пороге рабочие сбросили стройматериалы. Бесцветный кирпич, тротуарную плитку и несколько пыльных мешков. Но спустя пару дней под напором настойчивой Музы, эта серая куча превратилась в настоящий «арт-объект». У мешков появились уши, а кирпичики плитки обрели очертания «пирамиды Хеопса».

Каждый курс считал нужным внести свою лепту, разнообразить конструкцию желтыми листьями, разукрасить цветными мелками. И вскоре продукт коллективного разума стал популярной фото-локацией. Что говорить, если даже у Сони среди фотографий появилась подборка под названием «модернизация».

– Ну, как у вас с Пашкой? – дежурно спросила она.

Дашка шагала рядом на своих безразмерных ходулях. Широкий каблук утопал в мягком ворохе желтых листьев. Их еще не успели собрать, и на фоне асфальта танцевал, повинуясь движению воздуха, позолоченный листопад. Соня любила осень. Вот таким «непричесанным», натуральным в своей красоте, город нравился ей даже больше.

– Он классный! – протянула мечтательно Дашка, – Только староват для меня.

От неожиданности Соня замедлила шаг:

– Подожди, а сколько ему?

Подруга задумалась.

– Двадцать семь. А это… Аж восемь лет разницы! – наконец подсчитала она.

– Что такое восемь лет? – снисходительно фыркнула Соня.

Раньше она и сама ограничивалась списком глупых критериев. Рассуждая, каким должен быть её «принц»! Значительно выше, незначительно старше, утонченный блондин с голубыми глазами. Кто бы знал, что её идеальный мужчина окажется совершенно другим.

– Да это офигеть, как много! – воскликнула Дашка.