Спираль времени. Книга 1

Четверо из группы Купцова были тотчас же позваны в кабинет Суханова.

Кроме самого начальника базы там находились Карелин и Дмитревский.

Николай Тихонович задал им вопрос, который сперва показался всем четверым очень странным и не имеющим никакого отношения к делу поисков шара.

— Вспомните, — сказал он, — о чем вы думали в последний момент, перед тем как в лабиринте камней зажегся свет.

— Подумайте сначала, — добавил Дмитревский.

Анатолий Купцов ответил первым:

— Я думал о том, что теперь, когда змея начала ломать скафандр нашего товарища, особенно необходимо, чтобы Горелик как-то умудрился зажечь свой фонарь.

Двое его товарищей ответили то же самое.

— Нет, — неожиданно для них сказал Карелин. — Это совсем не то. Ну, а вы о чем думали? — обратился он к Игорю.

— Честно говоря, я ни о чем не думал, — ответил Горелик. — Когда змея начала меня гнуть, я испугался, а вдруг скафандр согнется больше, чем сможет выдержать мой позвоночник.

— Значит, вы все же о чем-то думали, — улыбнулся Карелин. — Постарайтесь вспомнить, не было ли у вас какого-нибудь желания?

— Только чтобы змея перестала меня гнуть.

— Не может быть. Вы должны были думать о товарищах, которые вас ищут. Вы их ждали!

— Да, конечно!

— Напрягите память!

Игорь задумался.

— Право не могу вспомнить, — сказал он наконец. — По моему, я не думал ни о чем другом. Я ждал помощи, верно. Это была не мысль, а скорее подсознательное желание.

— Но вы же знали, что, появись свет, вас скорее найдут.

— Вы правы. Мне очень хотелось, чтобы змея случайно нажала на кнопку моего фонаря.

— Или чтобы вас осветили фонари товарищей?

— Конечно.

— Не думали ли вы о свете вообще, не о фонарях товарищей или вашем, а вообще о свете?

— Верно! — воскликнул Игорь. — Вы совершенно правы. У меня, когда я понял опасность, явилось желание, чтобы вспыхнул свет, свет во что бы то ни стало, все равно откуда и как!

— Вот именно! — удовлетворенно сказал Николай Тихонович. — Горячее стремление к тому, чтобы появился свет. Вы думали о свете, а не о фонарях.

— Да, да! Именно так! Но как вы могли догадаться?

— Потому что именно вы и зажгли этот свет, — ответил Карелин.

НАКОНЕЦ-ТО!

Желание Николая Тихоновича лично выйти на дно и принять непосредственное участие в поисках шара беспокоило Дмитревского. Для девяностосемилетнего человека это было даже не совсем безопасно. Но Карелин и слышать не хотел о том, чтобы руководить поисками из помещения пульта крейсера.

— Тогда, — сказал он, — я мог бы и не вылетать из Ленинграда. Ваши экраны можно соединить с экранами ленинградского филиала управления «ЭПРА». Незачем было и вызывать меня.

Он был прав, и на это нечего было возразить.

На поиски черного шара Суханов выделил, кроме историков и археологов, еще и шестерых техников, и даже согласился отпустить с базы врача, главным образом из-за Карелина.

Александр Пугачев был очень обрадован этим решением. Ихтиолога интересовала змея, труп которой остался лежать в пещере. Хотелось выяснить, действительно ли это животное, еще неизвестное науке, или просто представитель какой-нибудь редкой разновидности морских змей.

Поисковая группа отправилась на место в крейсере штаба, так как Дмитревский решил сам принять участие в экспедиции. Кроме того, присутствие крейсера облегчало задачу: его мощные прожекторы осветят скалы, как днем.

Место действия недавней драмы было найдено без труда. Крейсер остановился в непосредственной близости от прохода, куда «змея» затащила Горелика.

Восемнадцать человек приготовились к выходу.

— Ищите черный шар, — сказал им Карелин. — Вероятно, он невелик по размерам. Тот, кто его увидят, должен немедленно сообщить об этом и ждать на месте, не прикасаясь к шару. Подчеркиваю, не прикасаться ни в коем случае! Если снова вспыхнет свет, прекратить поиски и ждать меня. Лучше бы он не вспыхивал. Постарайтесь не думать о свете. Шар подчиняется биотокам, и желание, чтобы появился свет, может как раз и заставить шар вспыхнуть.

— Постараемся, Николай Тихонович, — хором ответили участники группы.

— Напрасно вы упомянули об этом, — сказал Дмитревский, отведя Карелина в сторону. — Они могли и не подумать о свете, а теперь подумают наверняка. Разве вы не знаете, что запрещение думать о чем-нибудь как раз и заставляет об этом думать.

— Пожалуй, вы правы, — ответил Карелин. — Но теперь уже не исправишь.

И Дмитревский оказался прав.

Как только поисковая группа вышла из крейсера на дно, шар вспыхнул. Луч света вырвался из прохода и был настолько ярок, что его сразу заметили, несмотря на еще более яркий свет прожекторов.

Карелин попросил Дмитревского, оставшегося на крейсере, погасить прожекторы корабля.

Откуда-то изнутри скал, через бесчисленные щели и промежутки между ними, били лучи белого света. Даже крейсер, стоявший в тридцати-сорока метрах, был освещен весь.

Очевидно, все восемнадцать человек одновременно подумали о том, о чем им запретили думать. И сам Николай Тихонович вынужден был признаться самому себе, что и у него явилась та же мысль.

И, сознавая это, он ничего не сказал, хотя каждый из его спутников ожидал сердитого замечания.

«Раз уж так случилось, — подумал Карелин, — то пусть он и продолжает гореть, этот свет. Но можно ли подходить к нему? Не опасно ли?»

Он вспомнил все, что было сказано в рукописи Даира, и отверг мысль об опасности. Шар вспыхивал в доме верховного жреца Атлантиды. Возле него, несомненно, были люди. Шар бросили в океан, — значит, прикасались в нему, брали его в руки. Да и не могли пришельцы оставить полудиким людям предмет, приближение к которому опасно для них. Никак не могли!

— Ну что ж! — сказал Николай Тихонович. — Приступим к поискам. Без меня шар не трогать и даже не подходить близко!

— А если он погаснет? — спросил Купцов.

— Тогда будем искать, как наметили раньше. Но я думаю, что он не погаснет.

— Почему? Тогда он погас сам собой.

— Видите ли, — сказал Карелин. — Я думаю, что вы сами его погасили. Найдя Горелика и осветив его своими фонарями, вы могли бессознательно подумать, что посторонний свет вам больше не нужен. Этого оказалось достаточно, и шар погас. А теперь мы будем искать, ориентируясь на свет, и не подумаем о том, что этот же свет нам не нужен. Никто не может так подумать.