Спираль

– Стало быть, вы приняли что-то вроде решения.

– Но ведь я уже сказал вам, что совершенно оцепенел. Как можно в таком состоянии что-то решать? Я даже вынужден был прислониться к косяку.

– А жена?

– Жена? Что с ней?

– Заметила она ваше состояние?

– Как я могу это знать? Заметила, конечно. То есть я хочу сказать, наверно, она чувствовала то же, что и я.

– Ну хорошо. Давайте задержимся немного на этом ответе. Вы, значит, стоили в дверях кухни, прислонившись к косяку. К левому или к правому?

– К... к... Разве это существенно?

– Существенно или несущественно - предоставьте решать нам.

– Но я и впрямь не помню. Наверно, к левому, так мне по крайней мере сейчас кажется. Не исключено, впрочем, что я и вовсе не прислонялся. Только теперь мне это так представляется.

– Хорошо, остановимся на левом косяке. Конечно, если вы не возражаете. А где была пепельница?

– Пепельница?

– Да, вы ведь пошли на кухню, чтобы вытряхнуть из пепельницы окурки, и сказали, что уже сделали это. Стало быть, пепельница была где-то рядом.

– А теперь ее нельзя найти, что ли?

– Где пепельница, мы вас спрашиваем.

– Где-нибудь она должна отыскаться. Наверно, я поставил ее на кухонный буфет. Или на стол в кухне. Может быть, прислуга... Что случилось с этой пепельницей?

– Отлично, вы, значит, поставили ее куда-то. Скажем, для того, чтобы освободить руки. В какую пепельницу вы в тот вечер стряхивали пепел?

– В какую? В ту, что стояла в гостиной. Это была определенная пепельница.

– Опишите ее, пожалуйста.

– Большая пепельница. Моей жене она не нравилась. Жена говорила, чтобы я унес ее к себе в контору. Там она будет на месте. Жена не раз покупала пепельницы поменьше, но пепел часто просыпался мимо. Поэтому мы так и не расстались со старой пепельницей. Она была мраморная, зеленоватая. Такие пепельницы повсюду продаются.

– Стало быть, довольно тяжелый предмет?

– Да. Жена приклеила к внешней стороне дна кусочек войлока, чтобы пепельница не царапала стол.

– Пепельница у вас круглая?

– Нет, шестигранная или восьмигранная, стало быть, с углами.

– Ну а сколько она примерно весит?

– Сколько весит? Но кому придет в голову взвешивать пепельницу? Наверно, полкило или кило. Скорее, по-моему, кило.

– Ну хорошо. Как вы объясните тот факт, что эта пепельница была найдена на четвертой ступеньке и притом у самых перил?

– На четвертой?.. Хорошо, и что же вам еще нужно? Значит, она нашлась. Тогда все в порядке.

– Но вы ведь только что утверждали, будто оставили ее на кухне.

– Какое это вообще имеет значение? Выходит, я держал ее в руке и поставил на ступеньку, чтобы она мне не мешала. Вы ведь сами видите, что у меня не было времени обращать внимание на такие мелочи.

– Гм. А когда вы поставили пепельницу на ступеньку?

– Когда? О боже, какие странные вопросы. Не помню. И не понимаю, почему...

– И мы многое не понимаем. Не понимаем, например, почему вы даете такие сбивчивые ответы. Почему?

– Но я ведь пытаюсь объяснить вам, господин председатель суда, речь шла о жизни и смерти. Кто в такие минуты заботится о столь нелепых предметах, как эта пепельница?

– Вы считали, что вашей жизни угрожает жена?

– Моя жена? Как это ужасно. Лучше вовсе не говорить ни слова. Вы нарочно толкуете все превратно.

– А я вот не вижу никакого превратного толкования. Мы просто устанавливаем тот факт, что вы все еще держали пепельницу в руке, когда ваша жена спускалась по лестнице.

– Почему бы мне не держать ее? Ведь это не имеет значения.

– Вы не можете случайно вспомнить: когда вы поставили пепельницу, была ли ваша жена еще на лестнице или уже спустилась вниз?

– Нет. То есть...

– Говорите.

– Что означает ваш вопрос?

– По-видимому, речь шла о секундах или даже о долях секунды. Вы ведь сами говорили о секунде кошмара. Суд непременно хочет понять, что вы имели при этом в виду.

Председатель суда говорил деловито, не выделяя отдельных слов, и глядел на подсудимого скорее со скучающим выражением лица. Подсудимый явно намеревался ответить быстро, как он отвечал до этого, открыл даже рот, но потом вдруг замолк и побелел как полотно. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Этого, однако, не случилось. Он медленно, словно сомнамбула, словно неожиданно забыв, где находится, подошел к столу, за которым сидели судьи; председатель так и не успел остановить его. Опершись обеими руками на стол и наклонившись далеко вперед, подсудимый спросил свистящим шепотом:

– Ее нашли?

Навряд ли его вопрос расслышали в зале, тем не менее публика заметно заволновалась. Все, как видно, подумали, что у подсудимого вырвалось решающее признание; то обстоятельство, что признание это не услышали в зале, только увеличивало беспокойство. Незнакомые люди переглядывались, несколько человек приложили руки к ушной раковине, чтобы не упустить ни слова. И в конце концов кто-то из публики крикнул:

– Говорите, пожалуйста, громче!

Адвокат вскочил, чтобы прийти на помощь своему подзащитному, но председатель суда сделал отстраняющий жест рукой.

– Прошу вас, подождите минуточку, господин адвокат. Сейчас я дам вам слово.
– Однако председатель суда, по-видимому, был весьма рад тому, что обстановка хотя бы на короткое время разрядилась. Очень спокойно он опять обратился к подсудимому. На этот раз он говорил прямо-таки отеческим тоном: - Мне кажется, я неправильно понял ваш вопрос.

– Это невозможно, - сказал подсудимый.

– Что невозможно?

– Я вышел из дома вместе с пей, я потерял ее из виду, только когда поднялась вьюга. А вы здесь утверждаете, будто я убил ее с помощью пепельницы. Нет, такого не могло случиться. Это не я. Ведь я... А если вы ее нашли, то почему не сказать сразу? Зачем вы устроили мне такую пытку?

– Успокойтесь, пожалуйста, подсудимый. Мы...

– Где же ее нашли?
– закричал подсудимый.

– Вашу жену не нашли.

– А что с пепельницей?

– Пожалуйста, идите на свое место и попробуйте немного успокоиться.

Подсудимый и впрямь отправился на свое место, но при этом энергично тряс головой и, обращаясь к публике, говорил:

– Надо мной здесь насмехаются.

Адвокат в резких выражениях заклеймил метод судопроизводства, при котором его подзащитного мучат подозрениями, хотя точно знают, что эти подозрения совершенно беспочвенны. Он даже упомянул о "средневековых методах".