Спираль
Шрифт:
Нелли подошла к окну, высунула голову наружу и приподняла над открытыми створками окна белые занавески, чтобы задернуть их. Ночные бабочки, которые отдыхали на занавесках, влетели в комнату и устремились к лампе.
Потом Нелли подошла к шкафу и сняла с него будильник. Я заметил, что фартук она оставила внизу.
– Я уже в четыре должна быть на месте, - сказала она, - надо приготовить завтрак для водителей и наполнить их термосы.
Я наблюдал за бабочками. Коснувшись горячей лампочки, они слегка шелестели под бумажным абажуром. Бабочек было много, и все разных видов. Одна была очень большая, с мохнатой головой, светло-коричневая, с двумя
Краем глаза я видел также, что Нелли вынула из полос спой красный бантик. Пальцами разгладила ленточку и положила ее на стол рядом с вазой; потом подошла к зеркалу, которое висело над умывальником. Запустила руки в волосы и закинула их назад. Они доходили ей почти до плеч. Я пристально наблюдал за всем и удивлялся бабочкам. Их замечательной окраске и силуэтам. К чему это?
– думал я. Ведь ночью их никто не видит.
– Твой зять рассказывал обо мне?
– спросила Нелли, разглядывая себя в зеркале. Быть может, она видела в зеркале и меня, ведь я сидел на свету, рядом с лампой.
– Нет, - сказал я.
– Это правда?
– Он говорил не о тебе.
– О ком же?
– О женщинах.
– Что именно?
– То же, что и все говорят.
– Ты не хочешь мне рассказать?
– По-моему, он болтал чепуху.
– Наверно, - сказала она.
Она открыла шкаф и достала пачку сигарет с верхней полки. Потом стала искать спички. Спички лежали на тумбочке.
– Ты некурящий?
– спросила она.
– Курю, но редко и сейчас не хочу.
– У вас все некурящие?
– Те, что к нам приезжают, - курящие. Но у нас дома не курят.
– На это косо смотрят?
– Да, пожалуй. У нас это считается роскошью.
Нелли закурила сигарету и выпустила дым на бабочку. Она стояла напротив меня. Казалось, хотела сказать что-то, но промолчала. Вместо этого скинула с ног туфли и отбросила их в сторону.
– Болят, - сказала она.
– Я весь день на ногах.
Несколько раз она прошлась босая по комнате с сигаретой во рту. Теперь она ступала неслышно, и мне это нравилось.
– Можно мне сесть на постель?
– спросила она.
– Конечно. И ты еще спрашиваешь? Ведь это твоя постель.
Я отодвинулся к изножью, чтобы освободить для нее место.
– Спасибо, - сказала она, садясь.
Матрас слегка запружинил, и я, хочешь не хочешь, придвинулся к ней. Пришлось опять отодвигаться.
– Ты предпочел бы спать внизу в кузове?
– спросила Нелли.
– Нет, мне и здесь хорошо, - ответил я.
Она взглянула на меня, и я посмотрел на нее. Как и прежде, когда мы стояли в сенях, на лбу у нее обозначились крошечные морщинки. Они молниеносно пробегали по ее коже. Я невольно рассмеялся.
– Что с тобой?
– спросила она.
– Ничего. Я увидел морщинки у тебя на лбу.
– Тебе восемнадцать?
– Да.
– Тебе и впрямь восемнадцать?
– Да, стукнуло месяц назад.
– Стало быть, ты моложе сестры.
– Да, она на год старше.
– В это трудно поверить. Но видно, что ты ее брат, "хотя вы и не похожи друг на друга. Мне ее жаль.
Теперь
я невольно вздохнул.– Может быть, она родит двойню.
Я испугался. Двойню? Сразу двух детей? Но шоссе снова прогромыхал грузовик. Мы помолчали. Надо было переждать, иначе мы не расслышали бы друг друга.
– У таких молоденьких женщин очень часто рождаются двойняшки. Уж очень она раздалась. Я как-то разговорилась с торговкой овощами на рынке, она того же мнения.
– И с этим ничего нельзя поделать?
– Теперь уже поздно. Ей не надо было выходить за него, вот и все.
– А она и не хотела.
Нелли сбросила пепел с сигареты на тарелочку с рекламным львом.
– Может, вы и впрямь живете на Луне, - заметила она.
– Мы живем у реки. Луна всходит на другой стороне, напротив нас. Иногда она бывает очень большая и красная. А иногда на реке появляется лунная дорожка, как раз рядом с разрушенным мостом. Разумеется, это только блики на соде, но кажется, будто по дорожке можно перейти реку и достичь запретного берега, как они его называют. Это все придумала моя сестра в детстве.
Пока я говорил, Нелли смотрела на меня во все глаза.
– И потому сестра тебя перекрестила?
– спросила она.
– Не знаю почему. Я сам ужасно удивился.
– Ничего странного, вы вместе росли, вот в чем дело, - сказала она и загасила сигарету.
– Но женщин у вас, стало быть, нет.
– Почему у нас нет женщин? А моя мать? Женщин сколько угодно и на баржах. В Унтерхаузене и в других деревнях они тоже, конечно, живут. Время от времени кто-нибудь из них заглядывает к нам. Мать разговаривает с ними на кухне. У них свои дела, уж не знаю какие. Но до наступления сумерек они всегда прощаются. Ведь от нас по болоту полтора часа ходу... А откуда вы знаете про Ханнеса Штрука?
– спросил я. Внезапно я вспомнил о нем.
– Он иногда здесь появляется. Не часто.
– Я и не подозревал.
– Почему ты спрашиваешь о нем?
– Твой дядя спросил меня о Штруке.
– Дядя сам был водителем грузовика. Несколько лет назад он попал в аварию и на страховку купил этот дом.
– А жены у него нет?
– Жена от него сбежала. Вот почему я здесь.
– А он что, недавно здесь побывал?
– Кто? Штрук? Месяца два или три назад. Точно не помню.
Я успокоился. Стало быть, он не имеет никакого отношения к нашему теперешнему разговору.
– Нам нет дела до Штрука, - сказала Нелли.
– Я его не люблю.
– Его никто не любит. Но и такие люди должны существовать.
Я взглянул на нее, силясь понять, что она имеет в виду.
– Ну?
– спросила она.
– Он был когда-нибудь здесь, наверху?
– ответил я вопросом на вопрос.
– Штрук? Тебе внушил это твой зять?
– Нет.
– А если да, то ему несдобровать. Вот почему ты спрашиваешь о Штруке?
– Да. Потому.
Нелли это явно поразило.
– Действительно потому?
– Да.
Она все еще сомневалась. Но постепенно ее гнев улегся.
– Не беспокойся. Уж он-то сюда не поднимется. Только не он. Как это могло прийти тебе в голову?
– Пришло, ведь все парни у вас внизу его знают. И еще потому, что другие тебя обнимали. Даже мой зять.
– Раз им это нравится, от меня не убудет, - сказала она.
Я подумал, что никто не стал бы лапать мою сестру. Никому это и в голову не пришло бы. Конечно, я не произнес ни слова вслух, но Нелли слегка покраснела, так мне показалось.