Список чужих жизней

– Э, не балуй… – хрипло прозвучал голос с лоджии. – Куда лезешь, мать твою за ногу…

На всякий случай Никита убрал руку. Кто знает, что на уме у пьющего товарища. Нагнулся, посмотрел в отверстие. Картинка, конечно… не Крамской, «Неизвестная». Врагу не пожелаешь такой «экзотики» под боком. На колченогом стуле сидел и курил неожиданно приличную сигарету безнадежный алкаш. Рваная тельняшка, трико с обвисшими коленями, небритое одутловатое лицо – просто классика жанра. Волос на голове было немного, и те не знали, в какую сторону расти. Что такое холод, это существо, видимо, не знало. Олежка был прав – типичная угроза национального масштаба.

– Чего зыришь? – захрипело существо. – Уйди, без тебя тошно… Ты же не Женька, нет? Терпеть его не могу, рубля рваного не выпросишь. Что за сосед, в натуре… Эй, погодь, не исчезай. Рубль есть?

– Хреново, товарищ? – посочувствовал Никита.

– Ага, болею…

– Слушай, болельщик… В общем, нет у меня рубля.

В ответ разразилась заупокойная брань. В самом деле, если нет денег, на хрена подглядывать за жизнью добропорядочных членов общества? Алкаш щелчком выбросил окурок на улицу, начал подниматься. Человека вело, «болезнь» прогрессировала, он схватился за косяк, удержался в вертикальном положении.

– Комитет государственной безопасности, – уведомил Никита, показывая в дырку удостоверение. Алкоголика чуть не вырвало.

– Ну и чё?

– Через плечо. Кончай хамить и приходи в себя. А то прошу на нары – там никто не нальет.

– А это еще за что? – Небольшая часть мозга худо-бедно функционировала.

– За убийство, товарищ. На этап и вперед – небо в клеточку и друзья в полосочку. Я не шучу. Поговорим?

– Ну заходи, гостем будешь… – прохрипело похмельное создание и ввалилось к себе в квартиру.

Теоретически можно было перелезть. Но подобные упражнения без острой необходимости майор Платов не практиковал.

– Помощь нужна? – спросил Белинский.

– Отставить, – ухмыльнулся Никита. – Этот кент в квартире, кажется, один. Уж справлюсь с одиноким синяком.

Перед уходом он заглянул в холодильник на кухне, извлек початую бутылку французского коньяка. Много чести, но другого не было. Подобную практику майор применял редко, собственность граждан, даже мертвых, неприкосновенна. Он спустился по лестнице, дошел до соседнего подъезда, поднялся на тот же этаж. Звонок не работал, из-под дерматина вываливалась вата. Пришлось дубасить минут пять – предполагаемый свидетель успел уснуть. Он открыл с осоловевшей рожей, вытаращил глаза.

– Ты кто?

– Конь в пальто. Не зли меня, товарищ.

Майор решительно отстранил квартиросъемщика и прошел в квартиру. Жилец, что-то ворча, тащился следом. Квартирка, в отличие от той, что за стенкой, была тесновата, но мебель почти отсутствовала, поэтому пространство имелось. Видимо, в минуты алкогольного воздержания жилец догрызал обои – их осталось немного. На кухне – шаром покати, только запахи. Такая публика практически не ест, добывает калории из водки. Но все же интересно – сколько водки надо выпить, чтобы наесться? Когда он вернулся в «зал», фигурант уже свернулся на облезлой тахте и заливисто храпел. Пришлось стаскивать его, допуская минимальный контакт. Гражданин что-то вякал, бился об углы. Никакой пользы для общества это существо уже не представляло. Никита раздражался. Добренькими стали, много позволяем собственному населению. Спиваются, мрут как мухи. Репрессии нужны – принудительное лечение, трудотерапия, изоляция от общества и магазинов, чтобы мысль о выпивке даже в голову не приходила! Похмелье было ужасным, беднягу мутило и полоскало. Он мог и отравиться, некоторые симптомы на это указывали. Но в принципе початый коньяк товарища заинтересовал. Он потянулся к бутылке, как младенец к соске, но майор поставил заслон: только в обмен на беседу.

– А ты кто? – изумился алкаш.

Это становилось не смешно. Никита повторно показал удостоверение. Визави всматривался, сбив глаза в кучку, потом задал неожиданный вопрос:

– Бить будешь?

– Буду, – кивнул Платов, – и коньяк сам выпью. Держи, – он поставил на стол мутный стакан, плеснул на полтора пальца, – пей и отвечай на вопросы. Ответишь правильно – еще налью. Нет – поедем в ЛТП.

Упоминание лечебно-трудового профилактория ввергло гражданина в тихий ужас. Он скорчил жалобную мину, вылакал пойло, да еще и сморщился. Денатурат, видать, получше будет. ЛТП был отнюдь не санаторием – фактически зоной с драконьими правилами и жестким распорядком дня – хотя и находился под эгидой Минздрава. Пожалуй, единственное учреждение в стране, где людей меняли на корню.

– Зовут как? – спросил Никита.

– Меня? – изумился выпивающий.

– Нет, соседа. Давай без дураков, пока я добрый.

– Так это… – Человек задумался. Последняя стадия, когда с трудом вспоминается собственное имя. – Тимофей я… Тимофей, как его… Шаховский.

– Разобрались, – кивнул Никита. – С кем пил вчера, Тимоха?

Ответы приходилось вытягивать клещами. Тимофей таращился на коньяк и облизывался. Последние крохи разума подсказывали, что драться с офицером КГБ не дело.

– С этим, как там его, забыл… А, с Брунькой пил… Ну, точно, с Брунькой, он две поллитры принес, закуску еще какую-то…

Час от часа не легче. Бруньки – это почки березы, которые срезают весной и сушат в подвешенном состоянии. Говорят, незаменимое лекарство от множества болезней. Но майор не проверял. Множество болезней – это в будущем.

– А другое имя у этого Бруньки есть? – терпеливо выспрашивал майор. – Вспоминай, Тимон, не то осерчаю, и поедем делать из тебя человека – и учти, коньяк там тебе уже не предложат.

– Да бес его знает, есть, наверное, имя… Не помню. Брунькой его назвал – и баста…

– И часто этот товарищ посещает твои апартаменты?

– Чего? – Тимофей осоловело хлопал глазами. – А-а… Ну да, раза три уже был… Четкий мужик, выпить всегда приносит, закусить… Пришел как-то, улыбается, дескать, я с братишкой твоим в одной армейке служил, наказывал заглянуть к тебе в гости, проведать, как я тут… Я Сашку уж лет пятнадцать не видел, разбросала судьба, даже не знаю, где он сейчас, жив ли… Брунька говорит, что жив, живет во Владивостоке, передает горячий привет…

Никита лихорадочно размышлял. Если лет пятнадцать не виделись, то врать про брата можно что угодно, лишь бы знать, что таковой в природе существует. То есть некто под предлогом нагрянул к Тимофею, зная, что соседняя лоджия принадлежит семейству Лисовец. Будет вникать алкаш в подробности? Приходит добрый человек, поит, кормит, что еще надо? Мир не без добрых людей. Напоил Тимофея, тот вырубился – и делай что хочешь. За стенкой лоджии по вечерам курит Лисовец, и если заказчик вооружит шприцем, а у тебя есть элементарные навыки… Но почему так сложно? Можно в темной подворотне подойти, в подъезде столкнуться… Значит, есть причины. «Брунька» мог и не таиться от Лисовца, поговорить с ним – почему бы и нет? Возможно, Евгений Борисович и не чувствовал исходящей из-за стены угрозы… Мог ли Лисовец передавать секретную информацию? Снова же – почему бы и нет? Убийства Гаранина и Лисовца объединяет укол в шею. Это что, «фирменный знак» гражданина Старчоуса? Нет, причастность к этому делу Старчоуса пока не доказана…

Никита плеснул в стакан и продолжал задавать вопросы. Брунька появился вчера под вечер, выставил на стол аж два фуфыря, высыпал из авоськи горку плавленых сырков. Выпили. Вернее, Брунька лишь сделал вид, что выпил, и все это сокровище досталось Тимофею. Кажется, выпил все – как ни крути, рекорд. С такой дозы недолго и ноги протянуть. Возможно, на это гость и рассчитывал. Но рекордсмен выжил всем смертям назло, «железный» организм справился. Как и когда уходил его гость, Тимофей, разумеется, не помнил. Он выдул третью порцию коньяка и пока пребывал в «ремиссии».