Список Семи

— Точно так, сэр. Да только если б он и оставил что в каком потайном сейфе, спрятанном за картой какой дремучей или за каким портретиком замысловатым со своей коровой, извиняюсь, женушкой, где она, само собой, малость помоложе и покрасивше, чем по правде была, да только кто эту правду знает, художники — народ особый, сами знаете, и к тому же уверен, заплатили парнишке как надо; и вообще этим типам, художникам, им без разницы, чего рисовать, плати только. Извиняюсь, сэр, я отвлекся, сэр, я хочу сказать, где бы он ни запрятал эту штуку, я был полон решимости заполучить ее, а уж искать я умею.

Ларри покончил с сэндвичами, допил пиво и, громко рыгнув, вышвырнул бутылку за борт.

— Словом, сейф я открыл. К несчастью, ничего интересного, кроме толстенной пачки акций — они, конечно, тоже денежек стоили, — я там не нашел: только не забывайте, что по улице тоже надо пройти, и чтоб глаза на тебя не таращили, сколько всего тащишь, но и Ларри с Барри не дураки, чтоб что прохлопать, да только кроме французских картинок, новехоньких совсем — ну, они только подтверждали, чем этот мистер любил побаловаться, — и последнего завещания, по которому все вещички и все его хозяйство, приличное состояние, сэр, скажу я вам, все оставалось этой его жирной хозяйке, той, что на портрете…

— Короче, вы ничего не нашли, — нетерпеливо проговорил Дойл, утомленный неуемным красноречием Ларри.

— Нет, сэр, не нашел. Чего надеялся найти, не нашел. Однако когда я прочесал весь дом, с не меньшим разочарованием, конечно, и уже было собрался обратно через окно в подвале — в какое я вошел, понятно, — замечаю вдруг, дверь чуть приоткрыта. Кладовка или прачечная какая, я ее не заметил, когда внутрь пробирался. А теперь-то глаза к темноте попривыкли, я и увидел под дверью ботинок. Вернее будет сказать, сапог, который стоял и не двигался. Я и ногу в брючине разглядел: из этого самого сапога торчала. Я так и замер как вкопанный, вроде нашей статуи Нельсона, и битых минут десять изучал эту картину. Сапог, скажу я вам, был очень серьезный, да. На толстой подошве с гвоздями и стальным носком. А уж чистенький, ну вроде чепчика у младенца. С таким сапогом шутки не шутят. Разок двинет в печенку, и все кишки перевернутся. Только все время, что я на него смотрел, этот сапог даже не шевельнулся. Тогда я монетку швырнул, и грохоту там было, в тишине этой, будто пушка пальнула. И ничего. Даже не дернулся. Ну, я тогда малость осмелел. Решил сам действовать. И дверь открыл.

— И увидели «серый капюшон», — сказал Дойл.

— Он самый и был, сэр. Сидел на стуле в темноте с закрытым лицом, а руки на коленях ладонями вниз.

— И он никак не прореагировал на ваше появление?

— Я было подумал, сэр, что налетел на какую краденую штуку из музея мадам Тюссо. Потому что эта фигура, сэр, так мне показалось, на живого человека совсем даже не походила.

— И что вы сделали? — спросил Дойл.

— Вытащил свечу из кармана, чтоб хорошенько рассмотреть эту штуку, и зажег. И тихонько так до его руки дотронулся. Еле прикоснулся, значит. А он не шевелится. Я тогда воском на него капнул. Опять ничего. Затем я ножичек из кармана вытащил и вроде как пощекотал этого типа. Даже мускул никакой не дрогнул. Только вот что удивительно, сэр. Он хотя и синий был весь, и холодный как рыба, а в моих мозгах застряло, что он все-таки не совсем мертвый был, в моем-то понимании. Конечно, меня страх пробрал, это точно. Прямо волосы на голове зашевелились, когда я сообразил, что очутился в компании этого приятеля полудохлого, чтоб его черти забрали. Не довелось мне с такими раньше встречаться.

— А пульс вы не пощупали?

— Признаюсь, сэр, это было для моих нервов уж слишком. Но я другое дело сделал, получше того. Капюшон с него скинул.

— И увидели голубую нитку!

— Да, сэр, его рот был зашит голубой ниткой, грубая работа, скажу я вам, а шов — свежий.

— А глаза?

— Глаза закрыты были, только веки зашиты не были.

— Он дышал?

— Дайте Ларри договорить, Дойл, — укоризненно произнес Спаркс.

— Не могу сказать, сэр. Видите ли, такая роскошь, чтоб прислушиваться, дышал этот мертвяк или нет, в сложившейся ситуации была никак не для меня. Когда я хорошенько разглядел его физиономию, оказалось, что я этого типчика знал.

— Вы знали его? — изумился Дойл.

— Ну да, сэр. Лэнсдоун Дилкс, тяжеловес из Уэппинга, бывший чемпион, мы все его тогда знали, вдобавок характер у него был очень тяжелый. Ну, это пока его не сцапали, когда он шею сломал какому-то лавочнику в Брикстоне.

— Так его посадили в тюрьму?

— Еще как посадили, по обвинению в самом поганом убийстве, и отправили в каталажку на три года. Представьте теперь, как я удивился, наткнувшись на старика Дилкса в погребе в Мэйфэр, да еще с заштопанным ртом, и сидел он вроде как механический солдатик, только завести надо.

— И что вы сделали?

— Ничего не сделал. Я услыхал, как ключ в двери наверху поворачивается, и Лэнсдоун тоже услыхал, потому как глаза у него открылись.

— Открылись глаза?

— Вы не ослышались, сэр!

— И он… узнал вас? — продолжал допрашивать Дойл.

— Трудно сказать, сэр. Потому как свечу я задул и дал деру, из кладовки и в окно, и пробежал полдороги, пока не увидел, что в доме опять темно. Ну, если б мне снова пришлось там оказаться, я б то же самое сделал. Этот самый Лэнсдоун Дилкс и в старой жизни был типом неприятным, прямо скажем, его компании лучше избегать было, и могу спорить, в этом своем новом виде он вряд ли переменился в хорошую сторону…

Дойл был обескуражен услышанным.

Ветер изменил направление и погнал тучи на запад. Дойлу показалось, что сразу похолодало чуть ли не на десять градусов. Шлюп бросало с волны на волну, и мачта угрожающе поскрипывала.

— А чей это был дом? — снова спросил Дойл.

Спаркс и Ларри переглянулись.

— Господи боже, джентльмены! — воскликнул Дойл. — Если эти мерзавцы гонятся за мной, то я, наверное, имею право знать, кто они. Вы просто обязаны…

— Это не в ваших интересах, Дойл, — запротестовал Спаркс.

— О каких, к черту, интересах вы говорите! Я свидетель убийства, вернее, двух убийств или даже трех, если считать Петрович. Я не могу вернуться в собственный дом, потому что он разорен, и вся моя жизнь летит в тартарары, а вы болтаете о каких-то интересах! Прикажете мне до конца своих дней трястись от страха и ждать, пока в один прекрасный момент меня не прирежут, как свинью?!

— Успокойтесь, Дойл.

— Ну уж нет, Джек! Либо я заодно с вами, и с этого момента мне станет известно все, что известно вам, либо катитесь к черту со всеми вашими делами, причаливайте к берегу, я высаживаюсь и сам побеспокоюсь о своей безопасности!

Дойл ненавидел скандалы и никогда никому их не устраивал, но сейчас он был доволен тем эффектом, который произвела его внезапная вспышка. Спаркс колебался, не зная, что ответить. Дойл достал револьвер.

— Даю десять секунд на размышления. После этого я проделаю хорошую дырку в вашем чертовом шлюпе, и еще вопрос, удастся ли кому-нибудь из нас добраться до берега, — угрожающе проговорил Дойл, взводя курок. — Я не шучу…

Ларри будто ненароком потянулся к карману.

— Не надо, Ларри, — сказал Спаркс, даже не обернувшись.

Ларри подчинился. Прошло несколько секунд.

— Время вышло, Джек, — сказал Дойл, поднимая револьвер.

— Дом принадлежит отставному бригадному генералу Маркусу Макколею Драммонду. Королевский мушкетный полк. Уберите оружие, доктор.

— Это имя мне не знакомо, — сказал Дойл, опуская револьвер.

— Послужной список генерала Драммонда отличается тем, что он ничем не отличается от других, — ровным, лишенным интонаций голосом проговорил Спаркс. — Его офицерское звание было, по всей видимости, куплено семьей. Быстрое продвижение по службе объясняется тем, что Драммонды принадлежат к числу крупнейших производителей вооружения в стране. Они владеют заводами в Блэкпуле и Манчестере, а кроме того, у них три компании по производству тяжелой артиллерии в Германии. Однако генерал Драммонд никогда не торопился пускать в ход образцы собственной продукции: за двадцать лет службы ни одна из его пушек не сделала ни единого выстрела. Шесть лет назад, после смерти отца, генерал вышел в отставку и возглавил руководство семейным концерном. Предприимчивость, которой ему так не хватало в годы службы британской короне, с неожиданным размахом проявила себя на новом поприще — поставки вооружения, и соответственно доходы подскочили втрое. В прошлом году Драммонд выдал свою старшую дочь за одного из сыновей Круппа в Мюнхене, который всегда был одним из его самых жестких конкурентов в Европе. Не исключено, что вскоре может появиться крупнейшая монополия в военной промышленности. Генерал стремится взять под контроль как внутренний, так и внешний рынки вооружений. Сейчас он ведет переговоры о покупке компании, производящей револьверы такого типа, которым вы только что угрожали, Дойл. Хотите знать что-нибудь еще?