Сплетение песен и чувств
Шрифт:
Их нагнал двадцатый трамвай, совершенно пустой. В других обстоятельствах Артём бы догнал его и проехал оставшиеся несколько остановок. Но сейчас этого делать не хотелось. Он на ходу посмотрел на Аню, она шла рядом и думала о чем-то своем.
– Обижаешься? – спросил Артём.
– Нет – ответила она. – С чего ты взял? Просто подумала, что можно было бы проехать на трамвае.
– Знаешь, я тоже об этом подумал. Но куда нам спешить, скажи? Дойдем и пешком. А то еще и за проезд платить – произнес Артём и замолчал.
Тема денег, оплаты, расходов была для него болезненной. Была – и
– Ты любишь ее?
– Кого? – Артём не сразу понял вопрос.
– Свою девушку – ответила Аня и тут же поправила. – Ну, бывшую.
– Да.
– Но она же бросила тебя!
– И что? – Артём пожал плечами. – Это не меняет ничего для меня.
– Дурак ты. Она тебя обманула, кинула, а ты все равно заявляешь, что любишь ее.
Довод был неоспоримый. Артём провел рукой по лицу и от отчаяния дернул шарики за веревки – они гулко ударились о плечо Ани.
– Давай не будем об этом – наконец, тихо попросил он. – Мне тяжело, я не хочу об этом вспоминать, мне надо все взвесить. Да и в любом случае это касается только меня и ее, слышишь?
Разговор не получался. Темы возникали и уходили, сводились к тому, что Алина бросила Артёма. Это раздражало и Аню, потому что ей было любопытно, и Артёма, потому что спокойным он был только внешне.
Внутри же все болело и кипело.
Подходя к перекрестку с подземным переходом, Артём остановился.
– Ну, давай, до вечера!
Аня в ответ лишь заулыбалась. Артём привязал веревочки с шариками ей на левую руку, чуть выше кисти.
– Вот твой кот будет рад! Раз-раз и готово!
– Хочешь, возьми один себе – предложила Аня. – Смотри, какие прикольные мишки тут нарисованы.
– Да куда мне – вздохнул Артём. – Тем более тебе они так нравятся, так и забирай, смотри, радуйся. Или просто отдай коту на растерзание.
– Не дождется! Ну возьми! А?
Она неожиданно снова встала на цыпочки и поцеловала Артёма в нос. Что это было? Будто бы они нравятся друг другу, встречаются – но ни то, ни другое не имело места быть. Артём промолчал, зашагал в сторону общежития, и лишь перейдя дорогу, оглянулся назад, пытаясь найти в толпе ее. Алину. То есть Аню.
Баба Даша дремала на вахте и встрепенулась, когда Артём громко откашлялся и пожелал ей доброго утра.
– Да какое утро, милок? Уже вечер на дворе. Что-то ты мне совсем не нравишься – выглядишь уставшим, вечер с утром путаешь.
– Не поверите, баба Даша, – Артём облокотился на стену коридора. – Я сам себе не нравлюсь в последнее время. Как-то все слишком в жизни сложно устроено.
В коридоре послышались женские крики, хлопнула дверь – один раз, второй.
– Вон, слышал, – стараясь не выдать себя, шептала баба Даша. – Там все гуляют. Он девах голых в коридор выгоняет, а они рвутся назад, к нему, окаянному. А он сам не понимает, чего творит. Такой малой, а уже в запое. Что делается!
– Да оставьте вы его в покое, баба Даша, все равно ничего не сделаете. Человек живет в свое удовольствие! Его ж в пример надо ставить – ни забот
у него, ни хлопот. А мне скоро в ночную смену собираться. Надо бы поесть чего-нибудь.– Поешь, поешь, конечно, тебе надо есть – вздохнула баба Даша.
В комнате было душно и прохладно одновременно. Так, по крайней мере, показалось Артёму. «Вот оно, одиночество – подумал он. – Уже даже не могу решить, разобраться, хорошо мне или плохо, холодно или жарко, хочу есть или нет».
В холодильнике терпеливо дожидались йогурт и остатки пельменей. Греча закончилась. Макарон не было. Колбаса была съедена еще утром.
– Нет, так дело не пойдет – строго сказал Артём сам себе. – Я совсем из-за Алины не думал о себе, совершенно. И что вышло из этого всего? Как она могла так поступить со мной, вот как? В голове не укладывается! Снова пельмени. Вот доем эти и хватит. Надо сделать паузу, а то они мне уже снятся. Сколько можно?
Он снова, стоя на кухне, варил пельмени и снова медленно их ел, растянувшись на подоконнике и приоткрыв окно. С того момента, как Артём прочел сообщение от Алины, перевернувшее все и вся, прошло двенадцать часов. А он уже чувствовал одиночество, щемящее, колющее, заставляющее расплакаться. А что будет дальше? Он ругал себя за фразу, которая постоянно, неотступно крутилась в голове. Я тебя не прощу никогда.
«Так нельзя, надо простить, обязательно простить, но как? Как я могу простить ее? Столько волнений! И я думал, я вправду думал, что все будет по-настоящему, а она, она…».
По щекам покатились слезы. Пельмени сразу стали какими-то слишком солеными. Артём быстро доел оставшиеся и вдохнул поглубже воздух с улицы, высунувшись в окно. Впереди снова была смена, шум цеха, коробки, сквозняк, погрузки и разгрузки – все, на что Артём решился исключительно ради Алины. Он не уехал домой, не подыскал себе какое-нибудь более спокойное местечко. Он просто взял и направился туда, где предлагали большие деньги, не озадачивая себя размышлениями о том, что нужно будет делать для того, чтобы их заработать. Именно заработать, а не получить.
Артём вспомнил про телефон. Никто не звонил и не писал. Эта ситуация его совсем не удивляла. Напротив, он пожал плечами и немного порадовался тому, что хоть в чем-то у него наблюдается стабильность: он никому, абсолютно никому не нужен. Ну, может быть, родители звонили раз в неделю – и все, больше никому. Когда с ним была Алина, он забыл о тех, с кем дружил и общался – и эти люди пропали, растворились в толпе. Для них Артём просто перестал существовать. Как вернуть все обратно?
Никак. Просто потому, что это никому не нужно. Совсем никому.
Дорога на работу Артёма не вдохновляла так, как это было накануне. Он старался подумать о чем-нибудь хорошем, приятном, но кроме Алины и воспоминаниях о ней сосредоточиться не мог больше ни на чем. Корпус цеха показался Артёму ужасно страшным, закат блеклым и невнятным. Хотелось закрыть глаза и не видеть того, что происходит вокруг.
Из-за приоткрытой двери цеха слышалось поскрипывание конвейера, лязганье металла об металл, шорох фольги, стук упаковочного автомата – линия работала так, словно никаких происшествий предыдущей ночью не было и в помине.