Спокойной ночи, крошка

Сделав свое дело в туалете, я надела трусики и нажала на кнопку смыва. Меня до сих пор поражало то, что достаточно нажать на кнопку и не нужно дергать за цепочку, как в туалете во дворе. Я с интересом смотрела, как вода омывает унитаз и исчезает.

Повернувшись, я уже направилась к двери и вдруг изумленно замерла на месте. Перед дверью стоял дядя Виктор, папа Мэла. Странно, что он вошел в туалет, пока я была там. Но этим странности не ограничивались. Это так удивило меня, потому что я — как и все остальные — видела, как его гроб опустили в землю всего пару часов назад. Я была уверена, что дядя Виктор лежал в гробу в тот момент.

Я смотрела на него.

Он смотрел на меня.

Я закрыла глаза, думая, что это мне просто кажется. Мэл так говорил, когда я утверждала, что рыбная палочка может исчезнуть с тарелки, а потом появиться опять, пока я не смотрю.

Пока я смотрела на дядю Виктора, прежде чем зажмуриться, я поняла, что он настоящий. Как и я.

На дяде Викторе был черный костюм, белая рубашка и черный галстук. Волосы были аккуратно причесаны с пробором слева, кожа оставалась желтовато-бледной, как в тот день, когда я в последний раз видела его перед смертью.

А умер он не так давно.

Дяди Виктора не было рядом почти всю мою жизнь. Он объявился, когда Мэлу и мне было около пяти, и прожил с тетей Мер целый год, а потом опять исчез. Он приехал, когда родилась Виктория, но после этого вновь отправился в странствия. Он появлялся в нашей жизни где-то раз в полгода, задерживаясь у тети Мер на пару дней.

Я открыла глаза. Дядя все еще был здесь. Он прислонился к двери, скрестив руки на груди.

Утром я случайно увидела его в гробу. Я вошла в гостиную, где лежало тело. Поэтому я знала наверняка, что дядя Виктор мертв.

Тогда я выбежала оттуда и спряталась в комнате Мэла, испугавшись увиденного. Я испугалась, потому что раньше никогда не видела, чтобы дядя Виктор лежал так неподвижно. Даже когда он спал в кресле у камина, он не казался столь… тихим.

Я знала, что дядя Виктор мертв. И все же он стоял передо мной. Наверное, он призрак.

— Мне никогда не нравилось твое имя, — заявил он.

В его голосе слышался легкий акцент. Мама говорила, это оттого, что дядя Виктор родом из Йоркшира.

Я не сводила с дяди глаз.

— Отчаянное имя. Как можно назвать ребенка именем умирающей звезды? Звезды, готовой взорваться? Можно, конечно, рассуждать о том, что все началось с Большого взрыва. Взорвавшаяся звезда породила жизнь на нашей планете. Но я так не думаю. Глупо так называть ребенка.

Мне не было страшно. Это же был дядя Виктор, в конце концов.

— С другой стороны, это не настолько дурацкое имя, как Мальволио. — Дядя погрозил мне пальцем. — Она сделала это для меня. Представляешь, йоркширский мужик хочет вернуться к своим и говорит всем, что его сына зовут Мальволио. Да с тем же успехом я мог сказать им, что я… Ну, ты понимаешь. — Он выразительно мотнул головой.

Я не понимала, но мне было интересно. Что бы он мог сказать «своим»? Что он… Кто?

— Это была первая пьеса, на которую мы пошли вместе, когда только начали встречаться. Я сказал тогда, что мне жаль того беднягу, Мальволио. Ему нелегко пришлось. И что она делает? Называет моего сына в его честь. Но он хотя бы может использовать имя Мэл. Неплохо. А у тебя так не получится. Ты знаешь, что если написать твое имя наоборот, то получится похоже на название той дурацкой компании, «Эйвон»? Наверное, когда-нибудь ты будешь продавать эту дрянь.

Я смотрела на дядю Виктора. Неужели он выбрался из гроба, закопанного в прохладную влажную землю, только для того, чтобы наговорить гадостей о моем имени? Неужели именно это происходит, когда умираешь? Ты возвращаешься в мир и рассказываешь людям, что ты на самом деле думаешь об их именах?

— Поделом будет твоим родителям, если величайшим достижением в твоей жизни станет продажа косметики. — Дядя Виктор смерил меня взглядом, от двух косичек с желтыми бантиками до блестящих черных туфель и белых носков, которые мама заставила меня надеть. — Ну, малышка, скажи что-нибудь.

Сердце затрепетало у меня в груди. Он хотел, чтобы я поговорила с ним. До этого момента мне не нужно было ничего говорить призраку дяди Виктора. Пусть он и был призраком и вел себя не очень-то вежливо, он все равно оставался взрослым, а значит, его нужно было слушаться. «Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь».

— У нас зеленая ванная.

Дядя Виктор нахмурился.

— У вас зеленая ванная. У вас. Зеленая. Ванная.

Я кивнула.

Он покачал головой.

— Я не хотел, чтобы это была ты.

Обычно мама говорила таким тоном, когда пыталась приготовить пирог без какого-то ингредиента и оказывалось, что пирог можно только выбросить. Наверное, и дядя Виктор считал меня чем-то вроде такого неудачного пирога.

— Я хотел поговорить с Хоуп и Фрэнком, но нет, я получаю тебя. И твою зеленую ванную.

Я прикусила губу, ногой рисуя круги на коричневом линолеуме. Интересно, меня назовут чокнутой, если я скажу, что на меня накричал дядя Виктор, которого все считали мертвым? Если ты умер — значит, ты никогда не проснешься. Никогда.

— Не дергайся. Ты всегда так ерзаешь?

Я перестала рисовать круги и выпрямилась, задумавшись над этим вопросом. Всегда ли я так ерзаю? Я, конечно, знала, что это плохо, но разве я суетливее других? Я не знала ответа на этот вопрос. И мне казалось, что, если я так и скажу дяде Виктору, он еще больше разозлится.

— Наверное, ты не такая уж и плохая. В конце концов, только ты меня и увидела. — Он вновь смерил меня взглядом. — Ох, какая же ты худая! Тебе нужно больше есть.

Это я могла сделать. Я кивнула. Я могла бы есть побольше, если бы от этого дядя Виктор стал лучше ко мне относиться.

— Сколько тебе лет? Восемь? Девять?

Я кивнула.

— Ну, малышка, так восемь или девять?

— Мне исполнится девять через десять дней. Как и Мальволио. Ну, ему исполнится девять через восемь дней.

— Ага. Да. Это я знаю.

Мне показалось, что дядя Виктор сказал неправду. По-моему, он этого не знал. Он ведь никогда-никогда не дарил Мэлу подарков на день рождения. Даже открытку ни разу не подарил. Никогда. Хотя тетя Мер притворялась, что это подарок от папы, мы знали, что это неправда.