Случайности и полиамория

Бывают ли случайности в самом деле или все в этой жизни происходит по строгому сценарию? Когда-то я сомневался в том, что каждый из нас – является частью общего механизма. Теперь, так глубоко в этом убежден, что только и вижу всюду подтверждения этому. Мы – те самые микробы, которые добровольно отмирают, чтоб дать пройтись по нашим трупам другим микробам, которые благодаря этому шествию возымеют возможность выжить. Мы – не отбрасываемый элемент на пути процесса, но мы необязательное звено в достижении цели. Мы можем быть, а можем и не быть. Эти слова хочется написать большими буквами, а лучше выделить ярким цветом. Но я оставлю их как есть для очень внимательных.

Итак, история моя о том, как я влюбляюсь в наркоманку.

– В наркоманку? Влюбляюсь?

Наверное, на таком предложении у каждого читателя вырисовывается, как минимум, так себе картина. Но, я сразу хочу сказать, что все было вполне себе прилично, хотя бы с виду. В этот век наркоманы уже не такие, как их показывали прежде в пугающих фильмах. Да, отношение к наркоманам совсем не изменилось и даже у меня, но просто хочу отметить, что все теперь не так скверно. И в целом, статистика так пугающе велика в пользу наркоманов, что невольно задаешься вопросом: а может это я что-то упускаю, ведя в сравнении с ними чуд ли ни здоровый образ жизни? Может им известно что-то, что просто еще пока вне зоны моего понимания и в целом, всяческие допинги – неотъемлемая часть будущего мира? Курят все поголовно, пьют тоже и нынче не пьющий человек вызывает больше раздражения, нежели изредка выпивающий. Ожирение так завладело обществом, что теперь все жиртресты кричат, мол они принимают себя такими, какие есть, а любить себя любого – это круто. Все стали такие умные, расслабленные, свободные, что даже не ругаться матом нынче не в моде. И куда мы докатимся с таким подходом? Чувствовал себя неуместным в любом обществе и раньше, а тогда, когда происходили действия сей истории, так вообще страдал от одиночества.

Тогда я был женат. Очень давно уже и бесповоротно. Просвета этим отношениям ожидать не приходилось. Мы с супругой были вместе так запечатлительно продолжительно вместе, что уже сбивались со счета в каждую годовщину отношений. А лет-то нам было совсем ничего – мне только стукнуло двадцать пять, а ей тридцатку. Да, да, я был женат на старушке, которая была выше меня по всем статьям. Она была статусной, деловой, серьезной. Я же раздолбай, который не пойми за что в жизни держится, кроме семьи. Детей у нас не было, какие-то проблемы в совместимости, но врачи за десятилетие исследований и пробирок ничего не смогли объяснить. Говорили, что просто не судьба и пора переключиться на какой-то другой интерес в жизни. А я все думал, когда мы больше не могли хандрить на тему бездетности, что в чем-то налажал и никогда не смогу сделать мою Эллу в полной мере счастливой. Но врачи убеждали нас, что все гуд, а тем временем мои головастики в пробирке, уже слившись с ее клетками, не доживали и до срока переноса в тело моей любимой.

К слову, о любви, если читатель тут же задастся вопросом, изменник я или нет, то спешу успокоить: с Эллой мы еще в начале наших отношений условились о свободе выбора, и я никому не изменял в моральном смысле.

Мы с Эллой знали друг друга с самой молодости, встречаться начали рано. Потом она провожала меня в армию, я официально женился на ней сразу по возвращению и суммарно мы были уже вместе дольше, чем по отдельности. Лучше ее я не знал женщину, хотя знал их тоже так много, сколько бы и не сосчитал до тех пор, пока бы перечислять ни наскучило. Мы прожили удивительную жизнь вместе, яркую, разнообразную, легкую.

Иногда Элла уходила в запой. Строгий такой, аскетичный, необязательный, без повода. Я всегда считал, что ей можно. Женщине, которая всю жизнь мечтала о детях, и которая по воле судьбы имела возможность нянькаться только с племянниками и детьми друзей, имеет право иногда напиться в хлам без особых причин. Плюс, Элла имела пьющую мать, рано почившую по болезни. А собственно, кто видел настоящих алкоголиков, доживающих до поздней старости? Их единицы.

Так что, я просто просил ее держаться, контролировал, когда мог, но не шибко расстраивался, когда она напившись на большом сборище друзей по какому-либо глобальному случаю, перебирала граммовку и отправлялась спать, оставив меня кутить с гостями или ее подружками. Иногда я пускался в романы или в бесчувственные сексуальные игры только потому, что не мог заставить себя идти к пьяной жене в кровать. Ведь сам я, не большой любитель выпить, все же пригубив всяко думал, что отчасти являюсь причиной такого ее поведения. А это, знаете ли, удручает. Плюс, иногда меня поражали ее не спланированные выходки: назовет гостей, соберет какой-либо праздник, и бац – с пяти подряд стопок водки отправляется в самом начале вечера на боковую. Что с меня взять? Я танцевал, жрал и пил, а потом иногда зависал с ее подружками.

Рассказывать о свободной любви тому, кто это не пережил, бестолковщина, ведь я так много за жизнь объяснял, что полиамория – не всегда побег от одиночества. Но теперь еще добавлю, что полиамория – это всегда побег от себя самого.

– Слав, – спрашивала меня Элла с утра, проспавшись, – вчера все закончилось сносно?

– Тинка спит прямо в ванной. Зал как всегда оккупирован Бонями. Твоя сестра уже на работе, а я…, – вздохнув, и открыв окно, говорил я, – тоже выхожу.

– Остальные разъехались?

– Тусили до самого утра. Я спал два часа. Все было ок.

– Весело было? – со стоном поднималась она и даже не собиралась спрашивать, чем или кем занимался я до рассвета. Казалось, она не ревнива вовсе. А посторонний вообще мог подумать, что она ко мне холодна или безразлична. Но все было не так. Она была самой обычной женщиной, которая и маяться ревностью может и страстно влюбляться. Только мы с нею чем только ни отвлекались от невозможности возыметь детей, в какие только игрища ни пускались, чтоб забыться и отвлечься.

А любовь, она прямо вместо кислорода напитывала нас в каждом вдохе. Когда мы с Эллой познакомились – сразу влюбились. Это было понятно, с первого взгляда. И пусть мы не сразу пустились в авантюру признаний, в силу возраста, все же к моим пятнадцати годам мы уже жили вместе.

До нее мне казалось, что я вообще не понимаю, бывают ли люди преданными друг другу в полном масштабе. Сам уже в детстве не собирался быть моногамным, когда даже еще и не подозревал о таких понятиях да терминах. Но позже, когда мы выросли, когда время пришло жениться официально, я уже понял, что верность и секс это не об одном и том же. Так что мы все сделали чинно, поклявшись друг другу на крови, что никогда не будем «не изменять» друг другу в тривиальном значении, но при этом будем самой преданной парой. И так и было. Много лет. Пока в моей жизни не появилась Рада.

Рассказать кому-либо, как это больно впервые предать любимого человека – это возможно? Сам себе такого даже шепотом не расскажешь, не говоря уже о том, чтоб исповедоваться вслух. Я думал, что поеду кукушкой, пока пытался это понять. Благо, что моя Элла во всем была идеальной и так горячо любимой и любящей в тот короткий да критический период, что мы остались вместе. Как и обещали друг другу: вместе навсегда, покуда будем помнить кто мы сами. Впрочем, я был уверен в ней, что потеряй я память в каком-либо несчастном случае, Элла обязательно влюбила бы меня в себя после. Сам я тогда знал о себе только то, что буду при ней вечно, чего бы мне это ни стоило. Верность для нас с нею была в преданности, как и глубина любви – измерялась способностью быть рядом, быть поддержкой в самые худшие времена. Какая ж чушь сидит в нашем сознании, когда мы юны.

Хотя жизнь меня испытывала и себя я в данном случае не оправдываю, признаю, что я – человек безвольный. Не то, чтоб инфантильный, но частенько складываю с себя ответственность за себя на других – совершенно не умею быть один. В смысле, я самодостаточен умом, мне никогда не бывает скучно разумом, но физически я люблю быть кому-то полезным, нужным. Да-да, это из того складывается, что не шибко себя люблю. Ведь, человек целиком любящий себя никогда не станет нуждаться в ком-то, о ком нужно заботиться – он будет заботиться о себе. И тут чего таить, я безмерно люблю, не только заботиться, а еще когда заботятся обо мне. Избалованный, нахохленный избыточным вниманием мальчик, разнеженный от вечных комплиментов и похвалы. В лучшие моменты моего триумфа я ничего не предпринимал и почему-то обществом воспринимался так, словно совершал нечто героическое, или как минимум делал открытие. Потому я и стал таким – мне нравились овации и восхваления, но их я получал исключительно задарма, а потому перестал напрягаться и делать хоть что-то мало-мальски стоящее.

И, понятное дело, в результате совсем разучился бывать один. Элла была занята работой, а я думаю, что в карьеру она сознательно ушла, заняв серьезный руководящий пост. Конечно, трусила поначалу, переживала от количества ответственности, но как только впряглась совершенно забыла, что никто ее менеджменту не учил. Элла была на коне! Казалось, чем сложнее у нее рабочая задача, тем легче она с нею. В итоге, через пять лет ее командования на работе мы оба привыкли, что ее частенько не бывает на выходных, а на буднях она может задержаться прямо до поздна. Хотя работала на том же районе, где мы и жили – в Ясенево.