Спорим, она будет моей

Не хочу. Я лучше учиться буду, а эти двое… да пусть идут лесом! Никита ко мне пристает, а потом лапает Соболеву. Я видела сегодня. Совсем не удивлюсь, если сегодня же он поедет к ней или наоборот, и у них все будет. Это же так просто. Они шепчутся об «этом» между собой. Делятся впечатлениями, кто, с кем, сколько. Даже дурацкие марафоны устраивают. Чертовы соревнования, кто больше!

Влюбиться страшно до панически сведенного живота, и я стараюсь выбросить из головы бессовестные стальные глаза.

Выскакиваю на своей остановке. Бегу домой. Киваю соседке, гуляющей с тойтерьером, и, запыхавшись, вваливаюсь в подъезд. Держусь за стенку, согнувшись пополам. Восстанавливаю дыхание и бегу по лестнице. Ноги уже отнимаются. Хватаюсь за дверную ручку. Дергаю. Закрыто. Теперь бы еще ключи в сумке найти.

Звеня мелочью, достаю связку из маленького кармана. Открываю. Бегу взглядом по прихожей. Вся обувь на месте. Нет, не вся! Маминых сапожек нет и бабушкиных ботинок.

— Маша! — ору с порога. Плевать мне, что она тетя. В грязной обуви пробегаю по квартире, обнаруживаю тетку перед телевизором. — Ты не слышишь?

— И тебе здравствуй. Не повышай на меня голос, — вякает она.

Противная. Терпеть ее не могу. Лучше бы работу искала, раз так в городе жить хочет!

— Мама где?

Улыбается. Мне хочется выбить ей зубы. С ноги. Прямо подошвой своих ботинок. И плевать, что я девочка. Я ботинки даже под платье одеваю, мне так удобно!

— Да придут они сейчас, не истери, — фыркает тетка. — Прогуляться до магазина пошли. Жрать нечего.

Бросаю рюкзак там, где стояла, и бегу на улицу. С козырька над подъездной дверью ветром сдувает снег. Он сыплется мне на голову, попадает за шиворот расстегнутой куртки. Кручу головой, пытаясь прикинуть, куда они могли пойти.

Да куда угодно! У нас район хоть и не самый крутой, но магазинчиков со всем необходимым вокруг много. Есть даже небольшой рынок поблизости, где летом можно сэкономить на свежих овощах и фруктах.

Уже собираюсь бежать в одну сторону, как из-за угла дома с противоположной выворачивают бабушка с мамой. Они о чем-то разговаривают. Мамочка спокойная, я выдыхаю. Бабушка держит ее под локоть.

Иду навстречу.

— Моя Вася пришла, — улыбается мама.

Чувствую, как натянутая во мне пружина медленно распускается.

— Пришла, — кидаюсь к ней на шею, обнимаю. Дышу родным запахом с воротника ее пальто. — Ты как? Врач приходил?

— Приходил, — за нее отвечает бабушка, — дома все расскажу. Идемте, у меня ноги замерзли.

— Мам? — стою на месте.

Она как девчонка взгляд от меня уводит. Не нравится мне эта история.

Дома так дома.

Беру ее под руку с другой стороны и делюсь, как прошел мой день. Она любит слушать. Такая с виду нормальная семья получается, если не считать моей нервно-облегченной улыбки.

Поднимаемся. Маша забирает пакеты, шуршит ими на кухне. Мамочка уходит к себе переодеваться, а я, сложив руки на груди, смотрю на бабушку.

— Дай мне хотя бы раздеться и руки помыть.

Через десять минут собираемся в гостиной. Бабушка протягивает мне большой исписанный листок с заключением. Я пропускаю все, ищу только самое главное, где написано, что моей маме рекомендовано лечение в стационаре и она более не может заботиться о несовершеннолетней дочери.

— Она может! — поднимаю на них злой взгляд.

— Вась, хватит заниматься самообманом. Тебе специалист русским по белому написал заключение. Это ты стала для нее мамой, а так быть не должно. Мы остаемся здесь вплоть до твоего совершеннолетия и медкомиссии. Как твой опекун, я несу за тебя ответственность. И опеку над Викой буду оформлять на себя или Машу, — подтверждает ровно то, что я и сама уже знаю.

— Понятно, — встаю из кресла, кинув листок на стол.

Иду в спальню к маме. Она стоит у окна, прижав к себе старого плюшевого зайца с несуразными длинными ушами, водит по ним ладошкой и всхлипывает: «Мне без Васи будет плохо. Васе со мной будет плохо. Я люблю свою дочку…».

— Я тоже тебя люблю, мам, — подхожу, глажу ее по плечам. — Мне без тебя тоже будет плохо. Давай еще поборемся, пожалуйста.

Она сдается, я вижу. Устала. Тяжело бороться с собственной психикой. Врачи говорят, если бы не я, она бы уже сдалась и окончательно утонула в своем иллюзорном мире. Усаживаю ее на кровать и включаю ее любимый фильм. Сажусь рядом, забив на уроки. Она зайца к себе прижимает одной рукой, а второй меня, и увлекается сюжетом, который я вызубрила наизусть.

Мне на работу пора.

В гостиной забираю из шкафа одежду. Переодеваюсь в ванной. На мобильник сообщение от Платона приходит. Он поговорил с отцом и… мне отказали в консультации! Калужский и не гарантировал ничего.

«Спасибо, что попытался», — пишу в ответ.

«Извини», — прилетает от него.

Не за что ему извиняться, я знаю, что у них там все сложно. Должна была попробовать.

Мне везет и в кофейню сегодня добираюсь быстро. Застываю перед стойкой, пялясь в спину, обтянутую черной футболкой.

Почувствовав мой взгляд, Никита разворачивается на высоком стуле, и его красивые губы растягиваются в довольной улыбке.

— Я обещал найти, я нашел.

— Поздравляю. Дальше что? И здесь будешь меня доставать? — прохожу за свое рабочее место, завязываю фартук.

— Колючая, — смеется Ник. — Сделаешь мне кофе? Американо.

Пожав плечами, готовлю для него кофе без подвоха. Хотелось, конечно, но сейчас он клиент, а мне лучше не подставляться.

Кладу на стойку салфетку, ставлю маленькое белое блюдце и чашку.

— С тебя двести рублей.

Достает наличку, кидает на стойку пятьсот.

— Остальное на чай, — подмигивает, делая первый глоток. — Отличный кофе. Спасибо. Амелина, я все еще хочу свое свидание, — заводит свою пластинку.

— А как же Соболева?

Каюсь, не удержалась от вопроса.

— Ревнуешь? — ухмылка так и не сходит с его губ.

Ругаю себя за то, что вообще смотрю на его губы. Не нужны они мне. И он весь целиком тоже не нужен. Ник дергает длинные рукава футболки вверх, и я замечаю край татуировки на внутренней стороне предплечья. Он мой взгляд тоже замечает. Тянет черный рукав выше, показывая набитую розу.