Спорим, тебе понравится?
Шрифт:
С бабки станется — она мать уговорит, чтобы всё переиграть и ради усопших всё тут бросить, укатив обратно на север.
— Да что там моё колено? А вот Ирочка и Анатолий там одни, лежат в сырой земле, пока мы тут морским воздухом дышим... Не по-людски всё это, не по законам духовной жизни, да и Бог всё видит!
Началось в деревне утро!
Старая женщина расходится не на шутку, бранится на весь свет и несколько раз с пеной у рта повторяет, как всеми фибрами души ненавидит двадцать пятое ноября.
Год назад в этот день был сильный снегопад, мело нещадно,
Вот только они не вернулись. А спустя несколько часов мать в ярости вышвырнула торт в мусорное ведро, проклиная всё на свете и этот день, в частности.
Для всех он стал траурным. Для всех! И никто, кажется, уже и не помнил, что этот день значил для меня.
Так мы и съедаем остаток пути до гимназии, пребывая каждый в своей стихии. Бабка всё бранится, прыгая с темы на тему, как воробей по веткам: предстоящие поминки, мой непутёвый биобатя, бессовестные родители отчима, которые отказались от сына за то, что их единственный сын посмел жениться на моей непутёвой маме и принять нагулянного ребёнка, и, конечно же, бесстыжее государство, которое совсем не заботится о стариках, выплачивая пенсионерам сущие копейки. А я же перебираю в памяти какие-то отрывки минувшей недели и грущу, что каникулы так быстро закончилась.
Вспоминаю свои откровения перед Ярославом и жалею, что истории самого парня так и не услышала. Отзвонился Семён и нам пришлось в срочном порядке ехать домой, а там уж всю дорогу я мучилась от любопытства. Ведь теперь мой парень знал обо мне практически всё, тогда как я сама владела лишь крупицами информации о его личности.
Сирота. Есть старший брат. И дед, которого Басов считал, скорее равнодушным к нему цербером, чем родным и любящим человеком. Ведь защищал он всегда только внешний фасад семьи, показываемый обществу, а не собственного внука.
Главное — репутация. Остальное — до звезды!
Так мы с ним и продолжали сидеть каждый на своей чаше весов и с завистью смотреть друг на друга. Моя была подписана — гиперопека. У него — безразличие. И мы оба мечтали урвать пусть даже часть того, чем была наполнена жизнь друг друга.
Мне бы глоток свободы. Ярославу — хотя бы толика заботы и участия.
В воротах школы прощаюсь с бабушкой. Она последний раз раздаёт мне указания вести себя прилично и после уроков ждать, пока за мной зайдёт Семён. Я киваю как китайский болванчик и с трепетом наблюдаю за тем, как старушка пристально сканирует парковку при нашем учебном заведении.
— Срамота, бесами одержимая! Тьфу! — плюётся она и кривится, а затем и крестится.
Я же только оборачиваюсь и первым делом напарываюсь на смеющееся и такое любимое лицо.
Басов! Мой кислород! Вот же — увидела его и дышать стало легче...
Смеётся, откинув голову, пока Аммо с голым торсом отплясывает на парковке под громкую популярную мелодию, размахивая собственной рубашкой, будто флагом. Вокруг парней уже собралась ликующая
толпа, многие снимают это шоу на телефоны. Улюлюкают.А затем моё сердце перестаёт биться, так как под свист и крики к Рафаэлю с томной улыбкой подходит Марта Максимовская. Она медленно ведёт алыми коготками по стальным кубикам его пресса, а затем наклоняется и проходится языком от пупка до соска Аммо.
Причмокивает. Облизывается. Рычит.
И впивается в его губы самым развратным поцелуем, который я когда-либо видела.
— Отвернись! — задыхается от возмущения бабка. — И не смей смотреть в сторону этих грешников! А с твоей матерью я ещё сегодня поговорю. Это немыслимо, что ты учишься с подобным шлаком.
— Ба, — паникую я, но меня тут же затыкают.
— И никто их даже не останавливает. Ты посмотри, что творится-то! Где директор этого клоповника? Где охрана? Вот тебе и лучшая гимназия города. Господи, спаси! Господи, помилуй! — вздыхает, кивает мне и ждёт, пока я развернусь и пройду мимо галдящей толпы, даже не подняв глаза.
И наказ бабули тут совсем ни при чём. Я могла бы её ослушаться и сделать по-своему. Теперь бы смогла. Но вот это всё, что я увидела всего минуту назад, просто размазало меня.
Аммо. Тот парень, что бесконечно строчил мне признания в пламенных чувствах, испытываемых к моей персоне, теперь просто взял и прилюдно поцеловал ту, что долгое время пила мою кровь. Издевалась надо мной. Травила. И заставила обрезать волосы.
Что это, если не предательство?
Как с небес на землю. Со всей дури лицом об асфальт. Больно? Если на месте Рафаэля был Ярослав, то я бы сдохла. Без шуток! Тут же? Просто ещё один пинок судьбы.
На первом уроке не выдерживаю. Достаю новый телефон из потайного кармашка рюкзака с чётким намерением зайти в социальную сеть и навсегда удалить из списка друзей Аммо, а потом вдогонку и заблокировать его.
Друг, который в засос целуется с моим злейшим врагом — мой враг!
И точка!
Но, прежде чем сделать задуманное, я проваливаюсь во вкладки сообщений и с тарабанящим на полную катушку сердцем смотрю на новые входящие.
«Скажи, тебе было больно, когда я это сделал?»
«Если да, то у меня ещё есть шанс. Если нет, тогда я просто утону в той, которой я действительно нужен».
«Потому что иначе у меня уже просто нет сил любить тебя безответно».
Закрываю приложение. Блокирую телефон и буквально отшвыриваю его от себя. А затем прижимаю ладони к горящим щекам и зажмуриваюсь, стараясь отгородиться от всего этого безумия.
И нет, я не удаляю Аммо. И не вношу его контакт в «чёрный список». Я просто не знаю, как поступить правильно, ок? Я всего лишь Вероника Истомина, а не знойная похитительница сердец.
И мне жалко этого парня! Ясно?
Но что ещё я могу?
В таком полнейшем раздрае и проходит первый урок. Я не слышу то, о чём говорит педагог. Я не могу нормально усваивать информацию. Я отвечаю сухо и односложно, когда мне пишет Басов.