Способность любить

Мой сын не умрет. Этого не случится.

В домофон снова позвонили. Я не смогла подняться и посмотреть, кто это. Мне нужно перевести дух. Вместо меня в прихожую пошел Артем. Вернулся он уже не один, а в компании моего лечащего врача, которая без лишней суеты уложила меня на диван, померила давление, послушала сердцебиение ребенка, сделала успокоительный укол, против которого я не возражала, потому что нужно было позаботиться и о дочери тоже. Она предложила госпитализацию. Я ответила, что сначала мне нужно поговорить с полицейскими.

Полине тоже сделали успокоительное. Девочка держалась из последних сил. Она ушла в комнату. Мне хотелось, чтобы ей удалось уснуть.

У меня это не получилось. Я дождалась приезда полиции. Выдержала весь длинный разговор с ними. Но когда они ушли, меня не покидало ощущение, что я не вспомнила и не рассказала нечто важное. А что, я никак не могла понять.

Артем на какое– то время уехал, потом вернулся, отдал какие– то распоряжения охране, подошел ко мне и спросил:

– Я останусь?

– Да, конечно, – ответ был механическим.

Я стояла и смотрела на улицу, где падал снег крупными хлопьями. Я смотрела на него и молилась, чтобы мой сын выжил. Назло всему.

Артем ушел, не надоедая мне больше. Зазвонил телефон.

Я ответила на звонок. Это был Влад.

– Олесь, я делаю все возможное, чтобы его нашли. Слышишь меня?

Сейчас моя обида на него из– за какой– то дуры казалась нелепой.

– Слышу.

Ему не нравится мой голос. Я это чувствую, хотя он и не решается ничего сказать.

– Я прилечу, – в его голосе решимость, которая пугает.

Я смотрела метеосводки. Подняться там в небо – это самоубийство. Мне становится страшно еще и за него.

– Влад, я не буду говорить, что ты мне здесь не нужен. Нужен. И очень. Но, пожалуйста, если и с тобой случится что– то плохое, я просто этого не выдержу.

– Понятно. Олесь, мы его обязательно найдем. Живого и здорового. Верь мне.

Он просто не представляет, как хочется мне ему верить.

Влад хочет еще что– то сказать. Колеблется.

– Я люблю тебя. Ты ведь знаешь об этом?

Сердце замирает. Это первый раз, когда он сказал мне о том, что чувствует ко мне.

А я? Что чувствую я?

Имеет ли вообще смысл носиться с собственной гордостью, когда жизнь так быстротечна?

– Я тебя – тоже, – выговариваю наконец, эти важные слова, перешагивая через границы, которые сама себе придумала.

Но мое признание тонет в пустоте прерванного звонка.

Олеся

Полицейские обещали позвонить, если будут новости. А еще предупредили, что могут звонить по поводу выкупв. Эта идея казалось мне дикой. Не тот у нас уровень дохода. Молодой мужчина, который приехал с Артемом, Вячеслав уверил полицейских, что у него есть необходимое оборудование и звонок, если он поступит, отследят.

Я лежала в спальне под одеялом. Никак не могла согреться. Мерзли руки и ноги. Уснуть тоже не могла. Все эмоции притупились после лекарства, но страх за жизнь Матвея не отпускал. Он терзал меня словно хищный зверь. Я поглаживала живот, надеясь, что из– за моего состояния моей дочери не так плохо, как мне.

Перебирала в голове варианты, кто и из– за чего мог похитить Матвея. Могла ли это быть Токарева? Она же кричала, что я пожалею. А что может заставить мать страдать сильнее, чем беды ее ребенка? Я попыталась позвонить Владу, но связи опять не было. Только бы он еще не наделал глупостей! С другой стороны, вылет зависит не только от него. Я надеялась, что у людей, от которых он зависит, будет больше здравого смысла.

Мысли о причастности подруги Влада к похищению моего сына не давали мне покоя. Идти и вести разговоры на эту тему с Артемом и Вячеславом, я не рискнула. Оба были слишком молоды. Да и если быть до конца честной, ощущалось, что Артема напрягает изменившаяся личная жизнь отца. Высказать свои опасения я могла только одному человеку. Беспокоить его в любой другой ситуации я бы не решилась. Но не теперь.

Было еще не очень поздно. То есть поздно, конечно. Особенно для человека, находящегося в больнице.

– Да, Олеся, я Вас внимательно слушаю, – он вообще спит когда– нибудь?

Потом у меня шевельнулись подозрения.

– Тимур, Вы ведь в больнице?

Он разочарованно вздохнул:

– Где же мне быть? Я на растяжке. Забыли?

Правда, забыла. Голова ощущалась тяжелой, как будто забитой ватой. Наверное, действие лекарства.

– Да, вылетело из головы. Я спросить хотела...Как думаете, эта Настя, она не могла все это организовать? Она же угрожала.

Он отвечает без промедления. Значит, уверен в ответе.

– Нет. У нее все ресурсы на отце. А с ним Влад уже разговаривал. Так что, нет.

Надежда на то, что я нашла источник всех бед и нам удастся найти Матвея растаяла. Я почему– то верила Саркисяну. Как себе.

– Олеся, – он оторвал меня от моих неслишком веселых мыслей, – Вы уверены, что не было ничего, что могло спровоцировать похищение?

Не знаю, почему все детали воскресли в моей памяти именно в этот момент. Может, мозг так усердно искал хоть что– то, за что можно зацепиться.

– Тимур... Магазины хотел купить Каленый. Еще давно. Нескольно месяцев назад. Это местный...

– Я знаю, кто он, – голос Саркисяна напрягается, а у меня повышается тревожность и ничем необоснованная уверенность, что моя догадка верная, – Подробнее можете вспомнить?

Я напрягаю память. Предложение было непримечательным, поэтому я сразу же о нем забыла.

– От него пришел человек, какой– то такой, что и дела с ним вести было бы странно. Мы сразу отказались. Но никто больше ни на чем не настаивал.

И тут же мелькнула мысль – или просто Матвей не хотел меня волновать. Как всегда, решил все взвалить на себя? И просчитался, потому что Каленов был местным криминальным авторитетом, который держал под собой город. Конечно, не стоило переоценивать его власть. Но и недооценивать его тоже не стоило.

– А может и настаивал. Но Матвей мне не рассказал. Он вполне мог так поступить, считая, что прав.

– Хорошо, что Вы вспомнили, Олеся. Каленый вряд ли бы отстал, если ему что– то понадобилось. А Матвей вполне мог решить, что справится сам.