Справа оставался городок

Во дворе отец играл с Натулей. Она сидела в песке, а он на нее смотрел и что-то ей рассказывал. Они все еще были после смерти мамы не в себе, но отец ни разу не забыл, что Натуле надо варить кашу, надо ее прогуливать. Даже в тот день, когда мама, удивленная и холодная, лежала на диване. Тогда, прислонившись левым виском к двери, как-то по-собачьи скулила Алена, а Илья требовал по телефону, чтоб прислали других врачей, хотя на столе уже лежала справка… А папа вдруг решительно встал и пошел на кухню, потом вышел с эмалированным ковшиком и ласково так говорит Алене: «Детка, а где у нас манка стоит? Что-то я ее не вижу…»

И теперь он все время с Натулей. Он работает в вечерней школе, и день у него свободный. Вот он и возится с ней, ни с кем не деля заботы.

– Привет, папа! Наташке не забыл панамку надеть, а сам сидишь с раскрытой головой…

– Неужели? – Отец рассеянно проводит по волосам. – Это я оплошал, сынок, оплошал. Ну что там Кимира? Все дымит?

– А что ей сделается?

– Ты ходи к ней, ходи, – говорит отец. – Она мамку очень любила, а человек трудный, неуживчивый, кроме мамки, у нее никого не было. И зови ее к нам.

– Я позвал, – врет Илья, весь до боли переполняясь невыразимой нежностью к отцу. – Я принесу тебе шляпу! – И он бежит в квартиру, находит на шифоньере шляпу, берет ее и уже хочет бежать назад, как ловит в зеркале свое отражение – уставший парень с неухоженной подрастающей бородкой смотрит на него в упор. «Откуда ты? Чей?» – спрашивает парень. И молчит Илья, не испытывая от вопроса ни возмущения, ни боли, одно тупое удивление-неудивление. «А может, мальчика-то и не было!» – говорит он вслух. И тот, в зеркале, тоже шевелит губами. «Чего я пришел?» – думает Илья. И тут же, вспомнив, перескакивая через ступеньки, несет отцу шляпу.

– Спасибо, сынок! – говорит тот. – Знаешь, Татка – удивительное существо. Ты – копия мой брат. А она – это почти невероятно – две капли воды прабабка. Моя мать. Никакого беспорядка. Ты посмотри, как она методична и сосредоточенна.

Натуле полтора года. Ей столько, как тому мальчику, что лежал в сорок первом в ложбинке… Боже, какой ужас!

– … Если бы мы знали нашу родословную, а не были бы Иванами, не помнящими родства, – продолжает отец, – уверяю тебя, мы находили бы себя в предках и могли бы быть осторожней, осмотрительней, а может, наоборот, смелей, отважней: человек так плохо знает себя. И тем более то, что он может, на что он способен. Тебе, Илюша, не кажется, что победители – это те, которые сразу себя преувеличили? А? Прабабка Татки была очень решительная женщина. Это обязательно надо помнить.

Знал бы ты, отец, о чем говоришь…

* * *

Начальник милиции, молодой круглолицый парень, с любопытством слушал Илью.

– Сейчас мы все это заполним и начнем наводить справки.

– Послушайте, – умоляюще сказал Илья. – Я, наверное, все не так объяснил. Мне не надо гласности. Если вы всю милицию поднимете – мне это ни к чему. Я хочу тихо. Может все оказаться ошибкой? Может. Зачем же людей тревожить?

– Ты даешь! – удивился начальник. – Как же без людей можно узнать?

– Элементарно. Помогите мне быстро получить справку, не пропадал ли кто из детей в сорок первом на этой дороге.

Он подошел к карте района и авторучкой поставил точку. За три года, прошедшие со дня смерти матери, Илья столько пересмотрел разных карт – геологических, топографических, физических, даже карт погоды, что мог с закрытыми глазами показать любое место в районе.

Начальник милиции нахмурился.

– От людей не скроешь, – сказал он. – Попрошу я в загсе справку, а они меня тут же спросят: зачем?

– Но вы не обязаны ведь им давать отчет?

– А люди дураки? Они тебя не видели? Я тебя заметил, как ты только с автобуса спрыгнул. У нас бородатых еще нет…

– Ну, нельзя тихо, так и не надо, – махнул рукой Илья. – Это, может, и к лучшему. Считайте, что я у вас и не был.

– А мы с тобой ровесники, – будто не слушая Илью, говорит начальник, – может, мы с тобой в одном роддоме рожались? – И обрадовался: – Слушай, а это ведь интересно! Сейчас позвоню в загс, там у меня еще по комсомолу знакомая сидит. – И, поясняя, добавил: – Я тут недавно. Вторым был в райкоме комсомола. – Он поднял трубку, сразу приосанившись, но от серьезности делаясь еще более молодым и круглолицым.

«Неужели я таким же пацаном кажусь? – думал Илья. – Это даже неприлично. В древности, где-то читал, тридцать лет были уже глубокой старостью, а мы все сопляки… Мальчишечки…»

– Занято, – сказал начальник, хотел звонить еще, но тут открылась дверь, и в комнату вошла пожилая женщина с большой плетеной сумкой.

– Извиняюсь, – сказала она Илье. – На минутку… Не лезет, сынок, чертова корзина в автобус. Что ж, я пешком пойду? Ты, Ваня, привези ее вечером на «козле», в крайнем случае скажешь Феде, он знает, как ее сверху привязать. Когда мы за гусями ездили…

– Да ну вас, мамаша, вечно у вас истории! – возмутился Ваня, но Илья видел, возмущение начальника было формальным, рассчитанным на него, чужого, а на самом деле Ваня не сердился на мать и распоряжение ее выполнит неукоснительно и, может, даже с удовольствием. – Послушайте, мама, – вдруг сказал он, – у нас в войну дети пропадали?

– Господи Иисусе! – быстро перекрестилась мать. – Как это – пропадали? На мине взорвались двое, немцы ее, когда отступали, в клуб заложили… В шурф парнишка упал…

– Чей? – встрепенулся Илья.

– Макарихин. Первый класс закончил и упал… Такое было горе.

– А маленькие… Чтоб год или два? Не слыхали, мама? – Начальник Ваня заглядывал матери в глаза. – Раз – и пропал. Такого не было?

– Цыгане, что ли? – поинтересовалась мать. – Ходили слухи, что они детей воруют, но я не знаю. Зачем их красть, у ихних баб, извиняюсь, и так сиськи не просыхают.

– Это точно, – согласился Ваня.

– А тебе зачем? – спросила мать. И теперь уже в упор посмотрела на Илью. – Нашелся кто-то или кто ищет? Теперь про это много пишут. Через тридцать лет встречаются дети с родителями. Вот несчастные, вот горе-то… – И она снова внимательно посмотрела на Илью.

– Да нет, – сурово сказал Ваня, – никто никого не ищет. Сведения запросили в область по этому вопросу.

– Ну конечно, – возмутилась мать, – делать больше нечего. Что хулиганство на каждом шагу, это ладно, – они сведения собирают. – И уже совсем с осуждением мать смерила Илью с ног до головы. – Ну напиши им, напиши что-нибудь. Ты ведь про войну много чего знаешь, – закончила она насмешливо и, оставив корзину у стены, пошла к двери. – А еще у Мокеевны в сорок первом дите пропало. Тоже в шурф провалилось. Девчонки в ставке купались, а пацана на бережку оставили… Ну и не углядели… Там недалеко глубокий шурф был… От румянцевской шахты остался…