Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

Курцио сдержал ухмылку, вспоминая, как выгодно младшая сестра Вартенслебен распорядилась смутным временем и положением вице-герцогини, обкусав немало спорных земель у соседей, не столь быстрых умом, не так нужных Двору. Легко устать после таких забот.

— Хочу, чтобы перед Оттовио она предстала в должном виде, а не изможденным призраком самой себя.

— Понимаю, — согласился Курцио. — Поищу корабль побольше. Однако ей придется взять лишь самых доверенных спутников. Я наслышан о ее манере путешествовать в окружении жандармов и девок, непременно шатенок и рыжих…

Он запнулся и нахмурился, будто внезапная и очень важная мысль ударила прямо в голову, как молния с неба. Взгляд Курцио метнулся к столу и тут же вернулся обратно, зацепив изображение, раскритикованное женщиной ранее.

— Три дня, начиная с завтрашнего, — решительно подвел итог мужчина. — На четвертый мы выйдем в море еще до рассвета. Будь готова, я пришлю слуг, чтобы они разбудили тебя. Точнее вас.

— Мой сон крепок, — со значением промолвила Биэль. — Полагаю, когда придет время, лучше мне заснуть в таком месте, куда не нужно будет слать пажей, ведь они могут и не достичь цели…

— Но Флесса, — с деланой задумчивостью предположил Курцио, принимая правила шаловливой игры. — Как же она?

— Да и черт с ней, — отмахнулась маркиза. — Если девчонка проспит, это ее заботы.

И они наконец-то слились в поцелуе.

* * *

Цитаты, вспоминаемые Курцио, позаимствованы из шестой главы книги Do Arte de Esgrima, то есть «Искусство Фехтования», изданной португальцем Доминго Луисом Годиньо в 1599 году. Текст дан в переводе В. Сеничева

Глава 2

Глава 2

Пейзаж напоминал камуфляжную ткань или дизайнерски сшитое лоскутное одеяло, в котором не было ни одной прямой линии. Цветовая гамма исчерпывалась пятью образцами. Темно-зеленый для рощиц, светло-зеленый, почти салатовый — для лугов, темно-коричневый оставался полям. В здешних краях сложилось так, что каждая семья обладала не одним полем, а несколькими клочками, рассеянными по широкой округе, зачастую далеко друг от друга. Песочно-желтая лента дороги бежала от края до края видимого мира, кое-где виднелись крошечные миниатюрки сараев и полевых домиков, но сейчас большая часть из них либо еще дымилась, либо уже чернела угольными набросками. Со стороны все это казалось удивительно пасторальным, акварельно-размытым благодаря сизому дымку — хоть сейчас на картину каких-нибудь фламандских мастеров. Главное — не принюхиваться. Запах гари, а также пережженного шашлыка заполнил предгорную долину, властно напоминая, что здесь не пастораль, а зона тягостной, неспешной войны. По большому счету и не войны даже, поскольку не затрагивались вопросы чести, веры или родовой мести. Обыденный конфликт, не первый и наверняка не последний в бесконечной цепи споров за землю и доход, извлекаемый из нее трудом податного населения.

— Кто это? — негромко спросила Елена, указывая на две разношерстные банды, сходившиеся на дороге. У банд имелись флаги, выглядевшие несколько приличнее драных простыней на палках, что подразумевало принадлежность к неким более-менее организованным силам.

Артиго сощурился, вглядываясь, поморщился и качнул головой, признавшись:

— Не узнаю. Очень мелкие рода. Или самозванцы.

— Ловаги, — предположил Бьярн, как обычно, поглаживая рукоять архаичного меча, обтянутую вытертой до бумажной прозрачности кожей.

— Нанятые местными дворянчиками? — спросила Елена.

— Не, — покачал головой изуродованный старик и произнес какое-то слово.

Елене пришлось напрячь память и ум, чтобы наполовину вспомнить, наполовину расшифровать его смысл. Что-то вроде «клиенты», но ближе к римскому значению, то есть формально свободные, но крепко зависимые исполнители.

Женщина оглянулась, проверяя, хорошо ли замаскирован крошечный отряд, и осталась в целом довольной. В целом — потому что сама по себе идея пересечь «напрямки» долину, зажатую меж трех гор, оказалась, глядя постфактум, нездоровой и опасной. Прельстившись хорошей дорогой, путники обнаружили, что попали в форменную зону боевых действий, так что вместо экономии времени лишь потеряли его кратно больше.

А банды, насчитывающие человек по тридцать с каждой стороны, что называется, «вошли в боевое соприкосновение». Хель, второй в жизни созерцающая настоящий бой, пользовалась моментом и недоумевала.

Как уже было сказано выше, стороны внешне никак не отличались друг от друга — одинаково угрюмые и злобные личности, главным образом пешие, одетые кто во что горазд с отдельными элементами бронирования. Очевидно, узнавали здесь друг друга в лицо, а не по какой-то единой символике. Защитой служили в основном ватники, а также щиты, очень плохие даже на не слишком опытный взгляд Елены. Немногие воины могли похвастаться кольчугами, что-то пластинчатое имелось в эпизодическом виде — судя по всему трофеи, которые раздербанились сразу на многих пользователей. Каждая банда явственно делилась на две группы — одна комплектовалась теми, кто хоть как-то походил на бойцов и был относительно годно снаряжен. Вторая — оборванцы без ватников с палками, на которые криво насажены обломки кос.

— Ну-ну, — скептически заметил Марьядек, видя, как противники начали сходиться для решительной схватки. Делали они это с большой неохотой, восполняя отсутствие боевого пыла громкими воплями. В одной компании завывала боевая флейта, в другой стучал барабан. Острия копий и куцых алебард качались, сталкиваясь друг с другом и мешая своим больше, чем грозили чужакам. Командиры на лошадях орали так, что перекрикивали музыкальную какофонию, однако без видимого эффекта.

Елене вспомнилась драка графских наемников на улице Пайта. Те выглядели пободрее, вооружены были получше, но в бой шли примерно с тем же энтузиазмом.

Бьярн подергал щеками, набирая побольше слюны, смачно, от всей души плюнул (в противоположную от Артиго сторону, отдадим старику должное) и с ядовитым презрением прокомментировал бой. Седой рубака использовал сложный жаргонизм, который Елена поняла как «быдлопадлоскотопихота». Странно, что Марьядек, бывший типичным представителем той самой «скотопехоты» и обычно не упускавший возможность «подкусить» рыцаря-искупителя, промолчал, да еще с таким видом, будто нехотя признавал справедливость комментария.

Враги, тем временем, все-таки сошлись, загремело железо, застучали древки, словно ребенок водил палкой по штакетнику. Переть на острия никто не хотел, так что оппоненты стихийно выстроились в две линии, яростно и без всякого порядка тыча древковыми кунштюками друг друга.

— Да, не «каменный шаг», — покачала головой арбалетчица Гамилла.

Елена почувствовала себя глуповато — кажется, тут все понимали, что происходит, лишь она смотрела на вялую битву как баран на новые ворота. То ли раздражение проявилось на ее лице, то ли еще что-то, но Марьядек счел нужным пояснить:

— «Каменные шаги» — это горская атака пешим строем. Очень суровая штука, — он подумал немного, затем добавил. — И страшная.

— А это как? — негромко поинтересовалась Елена.

В бою ничего любопытного не происходило — «пихота» изображала плохие швейные машинки, барабан и дудка гремели, командиры вопили, срывая голоса. Не участвующие в сшибке солдаты орали еще громче, подбадривая коллег и категорически не желая вовлекаться в процесс.

— Пешцы могут биться двумя способами, — сказал Марьядек при молчаливом согласии Бьярна, который кивал примерно на каждом третьем-четвертом слове. — Первый это когда сходятся вот так и начинают пережимать друг друга копейным боем.