Спроси у Ясеня

Ее поймал Никита. И очень вовремя. Верба падала навзничь, даже не пытаясь подставить руки, затылком на край стиральной машины. У Петра Васильевича все-таки нашлось что выпить. Бутылка отличного ямайского рома. Татьяна быстро пришла в чувство. Собственно, она же не в обморок упала. Просто опять накатило. Все-таки два таких известия подряд — немудрено потерять ориентацию в пространстве. Но, даже падая, она еще цеплялась каким-то уголком сознания за ускользающую реальность. И там, в другом мире, наводя тяжелый, натирающий плечо гранатомет на ревущую громаду танка, — здесь, в комнате простой московской квартиры. Верба четко решила не звать на помощь охрану: ведь ей ничего не угрожает.

После трех глотков рома Татьяна снова рванулась звонить. Нанду из Бхактапура было слышно, как из соседней квартиры, и дозвонилась она с первого раза.

— Анжей, ты не поверишь! Умер Седой. Его имя Фернандо Базотти.

Ковальский долго бормотал что-то на санскрите, потом наконец сказал:

— Держись. Я приеду в Майами. Увидимся там.

Тополю пришлось дать сообщение на пейджер, но он перезвонил через пятнадцать секунд.

— Леня, Дедушка умер.

— Ужас! Но сейчас не до этого.

— Леня, ты не понял: Дедушка умер.

— Я все понял: старик Базотти откинул копыта. Давно пора. Но сейчас действительно не до этого. Верба, ты слышишь? Будьте с Ясенем на этом номере. Договорились?

«Вот уж действительно, — подумала Верба, — „листья тополя падают с ясеня“…» И, тупо глядя в окно, пошарила рукой по столу. Но рюмка осталась в комнате. Татьяна оглянулась.

— Никита, принесите, пожалуйста, еще рому.

Рому принес не Никита, а сам Игнат Андреевич.

— Слушай, — спросила она, — можно я позову сюда Ясеня?

— Можно. Только без глупостей. Учти, я уже при оружии.

Верба лишь теперь заметила, что Никулин успел переодеться в неброский и, очевидно, богато оснащенный костюм.

— Господи! — вздохнула она. — Ну почему же все мужчины такие идиоты?

Потом приоткрыла дверь на лестничную клетку и крикнула в темноту на клацанье затвора:

— Леха! Позови Ясеня. Пусть поднимается сюда.

Глава двадцать седьмая

Когда в декабре случились выборы и вся страна забурлила, заворчала, содрогаясь от новых неприятных ожиданий, несуразно политизируясь в канун Нового года и Рождественской недели, Белка наконец не выдержала и бросила у Кузьмина:

— Женя, но когда же ты дашь ход этим записям?

— А откуда ты знаешь, что я не дал им хода? — такой был ответ.

«Неужели?» — подумала Белка.

А вскоре Кузьмина убили. Обычным способом. Из автомата. На улице. Вместе с охраной. Белка не знала всех его дел, а потому и причина его смерти должна была остаться для нее тайной. Но трудно, очень трудно было поверить, что это убийство никак не связано с ее кассетами.

Снова она ждала ареста, обыска и пули из-за угла. И снова ничего не произошло.

За два месяца Белка прижилась на новом месте, и теперь ее даже не уволили. Боялись, наверно. Никто ведь не знал, чем она связана с Патлатым и связана ли с кем-то еще. Правда, из совета директоров ее мягко так и ненавязчиво попросили, да она и не возражала. А филиал за Белкой оставили, и даже «Вольву» с шофером, только охрану сняли.

Был уже самый конец декабря. Победа коммунистов ничего в реальной жизни не изменила. Разве что метро, на котором Белка теперь не ездила, подорожало почему-то в полтора раза. Ларионов продолжал мелькать по телевизору. Майкл давно подлечился и тихо занимался своей коммерцией. С Количем общаться перестал. Белка, разумеется, тоже.

Неожиданно ей позвонили из довольно крупного издательства и попросили разрешения на переиздание Михиной «Подземной империи». Мол, с возвращением на политическую арену красных книга вновь становится актуальной. Белка не без гордости дала им разрешение и договорилась о встрече на предмет обсуждения гонорара.

Близился Новый год, и уже казалось, что все кошмары позади, что больше никого не убьют и жизнь войдет наконец-то в нормальное русло. Но тридцатого вечером в дверь позвонили.

— Кто там? — спросила Белка.

— Я друг Евгения Кузьмина, — сообщили из-за двери. — А еще я хорошо знал вашего мужа Миху и Олега Зарайского.

Чувствовался некоторый переизбыток информации, особенно в слове «Миха». Поэтому, прежде чем открыть, она вынула из стенного шкафа куртку, в кармане которой держала пистолет, и быстро надела ее.

«Боже, какая глупость! — подумалось тут же. — Ведь в квартире Рюшик, родители…»

Очень длинный и очень худощавый человек лет пятидесяти шагнул через порог и сразу протянул ей красную книжечку. Прочла она немного, но зато самое главное: Федеральная служба безопасности. Приплыли. Самое время открывать стрельбу. Но фээсбэшник был какой-то очень неправильный. Он по-интеллигентски неловко переминался с ноги на ногу, щурился, виновато стряхивал на пол снег с рукавов простенькой куртяшки и наконец сказал:

— Дорогая моя Белка, если ты хочешь жить, очень быстро доставай оригиналы пленок Шайтана и Зарайского, одевайся, и поехали. Если мы прямо сейчас не дадим их послушать кое-кому, уже завтра утром господин Высокий Шеф Ларионов со товарищи может въехать в Кремль на танке. Собирайся, Белка.

Рюшик теперь стоял рядом с матерые, хватая ее за рукав и монотонно повторяя:

— Мам, ну мам…

И родители вышли из комнаты, услышав незнакомый голос. Остановились в дверях и робко сказали почти в один голос:

— Здравствуйте.

Кот Степан пришельца воспринял спокойно, очень мирно мурчал и терся об ноги Белки.

— А как же они? — спросила Белка.

— Им уже оформлены загранпаспорта, — не совсем понятно объяснил интеллигентный чекист, напоминавший больше врача или профессора университета. — Даже на кота справка есть. Я все потом объясню, Белочка. Ну некогда же, некогда сейчас, кассеты давай, ради Бога!

И Белка полезла на антресоли.

Часть последняя

НОВЫЙ ГОД НА БАГАМАХ

Каб не мой дурак, так и я осмелюсь. Старая еврейская поговорка

ДЯДЯ С ГАРМОШКОЙ

— Ну вот и сбывается твое пророчество, — поведал мне Тополь еще в самолете.

— Какое пророчество? — не понял я. — Насчет полного развала всей нашей лавочки? А я ведь предупреждал: я всегда опаздываю по большому счету, меня в дело брать нельзя, не к добру это…

— Да пошел ты!.. — беззлобно выругался он. — Я о другом. Помнишь, как ты мне в Лондоне сказал, когда мы тебя в кругосветку отправляли, что Новый год встретишь на Багамах? А никакие Багамы тогда не планировались.