Спящее золото. Книга 1: Сокровища Севера

Фру Ванбьерг задумалась, покусала сустав согнутого пальца.

– К конунгу тебе ехать надо, а иначе Хродмар и Кольбейн назовут вас изменниками и трусами, – решила она. – Но сон и впрямь не из лучших. Вот что. Поешь и сходи-ка к Тордис. Она разъяснит тебе, к чему все это. Может, даже скажет, что теперь делать. Только вот сама, бедняжка, не поймет.

Фру Ванбьерг покачала головой и отошла от очага. Эрнольв направился к столу. Свангерда протянула кусок вчерашней рыбы на краюхе хлеба, и он взял, благодарно кивнув.

…мне довелосьжеланную видеть;от рук ее светисходил, озаряясвод неба и воды, [17] —

вспомнилось некстати. Впрочем, почему некстати? Скорбь по брату, любовь к Свангерде так глубоко вошли в его жизнь, так переплелись с воздухом, которым он дышал, что Эрнольв сжился с этими чувствами и без них его душа опустела бы.

Вскоре после часа утренней еды Эрнольв Одноглазый бодро шагал по лесистым склонам, поросшим редким, чахлым, прозрачным ельником. Он глубоко дышал, и свежий воздух прохладного дня приносил бодрость, прогонял уныние последних дней. «Мне довелось желанную видеть…»– снова и снова повторял он про себя древний стих, когда-то произнесенный самим Фрейром, и теперь вместо тоски в глубине души рождалась робкая радость. «От рук ее свет исходил…» Нет, мать зря торопит со свадьбой – спешить пока некуда, северная родня Свангерды еще не скоро узнает, что женщина овдовела. А невестке нужно привыкнуть к потере, позабыть Халльмунда… Нет, такого, как он, забыть невозможно, и они всегда будут помнить его. Но пусть она хотя бы перестанет ждать, пусть исчезнет это ощущение, что муж просто вышел куда-то, просто не успел вернуться к ужину и потому его место пустует. Пусть привыкнет к мысли, что Халльмунда нет нигде, пусть откроет глаза для будущего… И тогда она полюбит его! Пускай не так, как любила первого мужа – Эрнольв знал, что никогда не сравнится со старшим братом и недостоин такой же любви. Но все же – Свангерда всегда была приветлива с ним, они хорошо ладили как родичи, поладят и как муж и жена. Но должно пройти время…

17

«Старшая Эдда», перевод А. Корсуна.

Домик Тордис появился внезапно. Эрнольва всегда это настораживало: несколько елей стояли вплотную друг к другу и загораживали низкую избушку из толстых бревен от идущего по тропе; обогнув ели, тот неожиданно видел ее прямо перед собой, как выскочившую из-под земли.

Тордис стояла на пороге, так же как и обычно. Старшей дочери Хравна и Ванбьерг перевалило уже за тридцать лет, но она так и не вышла замуж. Да и кто бы ее взял? С самой юности девушка считалась безумной и сама отказалась жить с семьей. «Вы слишком шумные! – заявила она родичам. – Вы мешаете мне слушать землю и богов!» Никто с ней не спорил: если духи выбрали человека, чтобы через него общаться с миром людей, то противиться их воле опасно и бесполезно. От этой болезни нет леченья – нужно лишь постараться извлечь из нее пользу.

Как и все в роду Хравна, Тордис была высокой, но не в пример другим выглядела слишком худощавой и бледной. Длинные светло-русые волосы, густые и плохо чесанные, спускались ниже колен и окутывали всю фигуру, скрывая толстое серое платье с большими серебряными застежками тонкой работы. Отказываясь от самых простых удобств, укрываясь потертыми шкурами и питаясь одним хлебом, Тордис обожала серебро и охотно принимала в подарок все, что ей приносили. Между наплечными застежками у нее висело пять или шесть серебряных цепей разной длины и толщины, на худых и бледных руках звенело множество браслетов. Пальцы руки, лежащей на дверном косяке, походили на птичьи когти. Как всегда, Эрнольву стало неуютно от взгляда больших, темных с расширенным зрачком блестящих глаз сестры. Но он смирял страх и неприязнь. Даже безумная, эта женщина оставалась его сестрой.

– Приветствую тебя, брат! – протяжно проговорила Тордис, как пропела, и даже сделала шаг навстречу. У Эрнольва полегчало на душе. Сегодня ее голос звучал бодро, ясно, и в голове, как видно, было посветлее обычного. – Заходи. Я давно тебя не видела.

Она подошла к брату вплотную, подняла свою птичью лапку и ласково царапнула его по щеке.

– Красавчик ты мой, – невнятно мяукнула она, будто кошка, и в глазах ведуньи мерцала отстраненная ласковость.

Эрнольву и раньше казалось в такие мгновения, что безумная сестра обращается не к нему, а к кому-то другому, кого видела в нем. Она и раньше, до «гнилой смерти», называла Эрнольва красавчиком, хотя он был вовсе не красивее Халльмунда. Колдунье даже не требовалось привыкать к новому лицу брата – она видела в человеке не внешнее и потому никакой перемены не заметила. Именно Эрнольву Тордис неизменно радовалась больше, чем всем прочим родичам.

Хозяйка отошла с порога, гость шагнул в дом, оставив дверь открытой, и сел на свое обычное место, на край скамьи возле самой двери, где посветлее. Тордис, напротив, забилась в самый темный угол, но не велела закрыть дверь. Она знала, что люди предпочитают разговаривать при свете, и уважала странности своей родни.

– Я сегодня видел сон, – без предисловий начал Эрнольв, Тордис не любила, когда у нее засиживались подолгу. – Мне снился отвратительный мертвец с рогами, бродящий вокруг дома. Я подумал по дороге: наверное, это Халльмунд хочет подать мне какую-то весть из Хель. Наверное, эта весть не из самых добрых?

– А ты носишь рунный полумесяц? – спросила Тордис из своего угла.

Эрнольв кивнул:

– Ношу. Я хотел снять, но… он как-то не снялся.

Вытащив из-под рубахи амулет, Эрнольв покачал его на ладони, не снимая ремешка с шеи. Это было не самое внятное объяснение, но до помраченного рассудка Тордис невнятные доходили гораздо лучше. А эти слова оказались и самыми верными: Эрнольв не раз думал, что полумесяц пора снять, не раз брался за него и пробовал стянуть ремешок, но какая-то неясная сила удерживала его руки, какое-то темное внутреннее чувство мешало. Рассудку не удавалось убедить душу, что брат мертв и связь с ним больше не нужна, невозможна. Он все не верил. И вот – дождался.

– Дай его мне! – Тордис протянула худую длинную руку.

Эрнольв стащил ремешок с шеи и бросил сестре. Золотая звездочка тускло сверкнула в полутьме дома, Тордис ловко поймала ее и сжала в ладони.

– Теперь молчи и не мешай, – сказала она. – Я попытаюсь добраться до Халльмунда.

Добраться до человека, который давно уже во владениях Хель! Такое могла сказать только Тордис. Но только она одна могла и сделать это. Недаром сестра славилась особым умением ворожить о людях, находящихся очень далеко, и разговаривать с предметами, как с людьми.

Сжимая в ладони рунный полумесяц Эрнольва, Тордис уселась на полу поудобнее и закрыла глаза. Некоторое время она сидела молча и не шевелясь, и Эрнольв пристально наблюдал, боясь даже своим дыханием помешать ворожбе. Постепенно лицо Тордис задвигалось, как будто каждый мускул зажил своей особой жизнью и собирался отправиться по какой-то своей, ему одному известной дороге. Губы Тордис зашевелились, она тихо запела. Эрнольв различал лишь непонятные обрывки слов. «Ветер вздымает… Мужи эти – жертва великим богам… По влажным дорогам… Бесятся вихри… В темных пещерах у каменных врат…» От заунывного обрывочного пения волосы шевелились на голове, и Эрнольв, как ни старался, не мог унять внутренней дрожи.

А лицо Тордис все так же жило своей особой жизнью; Эрнольв зачарованно вглядывался и видел, как на миг его черты делаются подобны чертам Халльмунда, потом сходство распадается, будто разбитое камнем отражение в воде, и Тордис хмурится, снова поет, снова подбирает по одной черты ушедшего брата, как рассыпанные на дороге прутья. Так она ворожила всегда: ее дух шел по воздушным тропам вслед за ушедшим, проникал в него, и лицо ее становилось лицом ушедшего. Но сейчас Эрнольв видел, как тяжело ей последовать за Халльмундом – ворожбы не получалось. Да и как тут получиться? Легко ли – в Хель?

И вдруг пение оборвалось. Что-то случилось. Сестра кого-то поймала, сообразил Эрнольв и похолодел от неожиданности и тревоги. Черты Тордис сложились в лицо не Халльмунда, а какого-то совсем другого человека… другого существа. Резкие, острые, немного искаженные судорогой ведуньи, но ясные черты: широкий рот, немного хищная улыбка… Светлые боги, да не тролль ли это? Эрнольв по привычке схватился за то место, где много лет висел амулет, но нашел пустоту, и внутри что-то оборвалось. Он понял главное: Тордис нашла второй полумесяц, но не нашла Халльмунда.